Я всегда чувствовал себя дружески настроенным
по отношению к Сатане.
Марк Твен. "Автобиография"/ "Ранние годы".
Полагаю, что вряд ли кто-то, помимо самого Марка Твена (1835-
1910), придумывал про него анекдоты, как придумывали их, к приме-
ру, про Василия Ивановича Чапаева. В своё время, когда я по моло-
дости ещё ходил в высшую школу, тамошний заведующий кафедрой
научного коммунизма заявил на своей лекции -- тоном ЗНАЮЩЕГО
человека -- что делалось это в рамках специальной программы ЦРУ,
и я ему верю. Я не знаток американской культуры, но, думаю, Марк
Твен вряд ли занимал в ней такое же место, как Рабинович -- в
русской и еврейской или Ходжа Насреддин -- в тюркской, и копилка
маркотвеновских анекдотов пополнялась как бы сама собой. Наиболее
авторскими выглядят анекдоты про Марка Твена, в которых он в от-
сутствие благожелательных свидетелей ставил на место всяких
наглецов и недоумков, которые вряд ли пылали потом желанием
донести эти выдающиеся деяния до потомков. Перевирать -- это да:
журналисты наверняка потом перевирали, многократно переписывая
друг у друга. Но первоисточник -- думаю, по большей части всё-
таки сам Твен. Рональд Рейган назвал автобиографическую книгу
"Жизнь по-американски". То же можно сказать про жизнь Марка
Твена: уж очень американская она у него получилась. Если сам
себя не прорекламируешь, другие ведь и вовсе не пошевелятся. Но
одно дело, когда о тебе рассказываются забавные небылицы, и
несколько другое -- когда реальные эпизоды. У последних -- вкус
подлинности. У маркотвеновских анекдотов его нет.
* * *
С сайта www.deol.ru:
"Когда Марк Твен был редактором газеты, однажды к нему пришел
какой-то автор. Под глазом у него был огромный синяк. Марк Твен
внимательно прочитал его рукопись. Потом поднял голову и сочувст-
венно спросил: - Ах, сэр, я вас отлично понимаю. В какой же
редакции вы предложили свое сочинение, перед тем как прийти ко
мне?"
Согласно Владимиру Тиле, книга "Мистер Шоу и мистер Твен"
(Vladimir Thiele, "Pan Shaw a pan Twain", Praga, 1975), по голове
получил уже сам Марк Твен:
"Когда Марк Твен однажды принёс свои первые рассказы издателю,
тот прочёл несколько страниц и сказал:
- Послушайте. молодой человек, вы говорите, что эти рассказы ещё
никому не читали?
- Не читал, могу вам присягнуть, -- поклялся Марк Твен.
- Хм... -- засомневался издатель, -- А как мне тогда объясните,
почему у вас такой странный синяк вокруг левого глаза?"
Короче, для славы безразлично, кто кому дал под глаз -- и дал
ли на самом деле вообще (мы это запомним!). Но в версии Владимира
Тиле Марк Твен смотрится всё-таки симпатичнее, хотя и с синяком.
Итак, чтобы попасть в действительно великие личности, надо
запустить в массовый оборот как минимум тридцать анекдотов о себе
-- лучше смешных, но частью можно и хотя бы остроумных, причём о
своих ранних годах можно говорить и не самые пиететные вещи --
правда только при условии, что они перекрылись потом явно выда-
ющимися достижениями.
* * *
Из упомянутой книги Владимира Тиле:
"В журнал, который редактировал Марк Твен, принёс однажды свою
статью слабый, но очень самонадеянный писатель.
Марк Твен добросовестно прочёл рукопись и потом сказал автору:
'Знаете, что врачи предписывают людям есть рыбу, потому что
фосфор, который в ней содержится, способствует мозговой деятель-
ности?'
'Ну, а зачем вы мне это говорите?' -- наморщил автор лицо.
'По той простой причине, -- ответил Марк Твен, -- что, если
вы лично захотите написать что-нибудь приличное, вам, не иначе,
придётся съесть целого кита.'
Далее у Тиле:
"О Марке Твене, знаменитом юмористе, журналисте, писателе и
неутомимом насмешнике ходят тысячи анекдотов. Многие из них в
разных версиях. Также и предыдущая история передаётся в несколь-
ких вариантах..."
То есть, надо думать, что эта история -- из ЛЮБИМЫХ.
Можно представить себе, как Марк Твен, возвратив несчастному
автору несчастную рукопись, торжественно встаёт, хлопает три
раза в ладоши, чтобы редакционная мелочь оторвалась от своих
второстепенных дел и вняла речи классика. Потом, прокашляшись,
выдаёт свою хохму про фосфорических китов, картинно кланяется на
три стороны, а когда смолкают аплодисменты, небрежно роняет
секретарше: "Запишите!"
Я думаю, если дело и происходило на самом деле, то непременно
при посторонних, потому что иначе следовало бы думать, что Марк
Твен САМ записывал эту чепуху и потом пересказывал как "остроту".
Вдобавок, если бы не было свидетелей, то за подобное зубоскаль-
ство можно ведь было и по голове отхватить: чернильницей, пресс-
папье, стулом или всем по-череди.
Надо заметить, у нормальных людей смеяться над убогими считает-
ся делом нехорошим. А если кому доводится их, не подумав, уколоть
их же немощью, тому лучше потом раскаяться, потому что все мы так
или иначе ущербны -- каждый по-своему -- и если сегодня ты уко-
лешь своего ближнего, то завтра другой ближний (или даже тот же
самый) уколет уже тебя, причём в двойном размере: за немощь и за
то, что ты первый начал. Вежливость -- это в конечном счёте
искусство избегать чужих уколов. Впрочем, уж кому что нравится.
Соль приведенного эпизода даже не в том, что кит -- не рыба, и
с фосфором у него дела обстоят вряд ли много лучше, чем у слона:
соль в том, что это просто не остроумно и не смешно. Даже если
бесталанный автор был самоуверенным и доставучим, отшить его
можно было несколько более тонким способом. К примеру так:
"Вы пишете, совсем как я двадцать лет назад, когда я ещё ел ма-
ло рыбы и мой мозг явно страдал от дефицита фосфора, а редакторы
справедливо указывали мне на дверь. Но всего каких-то двадцать
лет правильного питания, и я уже сам -- главный редактор и поучаю
других!"
Или так:
"В вашем произведении определённо что-то есть, но я не в силах
разобраться без рыбы. В ней ведь фосфор, знаете ли... Он очень
способствует мозговой деятельности... Но не с моими заработками,
а главное -- не с моим желудком -- так чревоугодничать, чтобы
оценить вашу вещь."
Или, может быть, так:
"Вы, конечно же, в курсе, что содержащийся в рыбе фосфор стиму-
лирует работу мозгов? Так вот, по-моему, у нас с вами разный
фосфор. Вы на какую рыбу, собственно, налегаете? Если мы не будем
налегать на одну и ту же, мне никогда не осилить загибов вашей
мысли. Лично я употребляю китов. Что?! Они -- не рыба?! Так вот в
чём дело, оказывается..."
Или даже так:
"Послушайте, вы для кого, чёрт возьми, пишете?! Даже я едва
смог оценить Ваше произведение, а чего вы ждёте от читателей?
По-вашему они только и делают, что едят рыбу и рыбным фосфором
стимулируют работу своих мозгов?! Присмотритесь к наиболее попу-
лярным авторам -- работающим для простых малорыбных или вовсе
безрыбных людей: вы или будете писать так, как эти авторы, или
останетесь недоступным для широкой публики, фосфорический вы
мой!"
Вообще-то получилось тоже не очень смешно, хоть и с фосфором.
Но по крайней мере обошлось без явного оскорбления, а значит, и
без дурного примера для редактириующей молодёжи.
А то ещё можно было выдать что-то без фосфора, но всё-таки с
рыбой и перцем:
"Вы, знаете ли, среднее между Марком Твеном и Львом Толстым,
а наша читающая публика такого упорно не лопает. Она ведь, как
рыбки в аквариуме: привыкает есть одну какую-нибудь дрянь, а
потом на всё остальное только хвостами крутит."
* * *
Рассказ Твена "Банковский билет в 1000000 фунтов". История про
Золушку, адаптированная для американских олухов. Сюжет надуманный,
вымученный и абсурдный. Обладателя банкноты якобы арестуют при
попытке обменять её в банке, но почему-то не арестовывают при
неоплате покупок в магазинах. Игра на жадности и неумирающей
надежде на большую халяву. Рассказ совершенно не смешной и не
поучительный, а в советское собрание сочинений Твена он попал
наверняка из-за нескольких остроумных, но не смешных фраз якобы
обличительного характера, соль которых была слаба уже в момент их
написания. Инстинкт пресмыкательства в людях, разумеется, очень
силён, но в данном рассказе, по-моему, отражено буйство этого
инстинкта у самого Твена, похоже, млевшего от сознания того, что
может существовать -- подумать только!!! -- бумажка, на которой
написано "1000000 L". Кстати, этот пустой и глупый рассказ на-
рвался в 1950-х на экранизацию (наверняка потому что пустой и
глупый), с Грегори Пеком в роли главного придурка.
* * *
Попалась мне на глаза статья Марка Твена под названием "Лите-
ратурные грехи Фенимора Купера", в которой он занимается по
отношению к Куперу приблизительно тем же, чем я здесь занимаюсь
по отношению к нему самому, то есть ГРЫЗЁТ.
Кое-что из Твена о Купере:
"Да, в произведениях Купера есть погрешности. В своем 'Зверобое'
он умудрился всего лишь на двух-третях страницы согрешить против
законов художественного творчества в 114 случаях из 115
возможных. Это побивает все рекорды."
"Существуют 19 законов, обязательных для художественной литературы
(кое-кто говорит, что их даже 22). В 'Зверобое' Купер нарушает 18
из них."
"У Купера было сильно притуплено чувство языка. Если у человека
нет музыкального слуха, он фальшивит, сам того не замечая, и мож-
но лишь гадать о том, какую он поет песню. Если человек не улав-
ливает разницы в значении слов, он тоже фальшивит. Мы догадываем-
ся, что именно он хочет сказать, и понимаем, что он этого не
говорит. Все это можно отнести к Куперу. Он постоянно брал не ту
ноту в литературе, довольствовался похожей по звучанию."
"Чтобы не быть голословным, приведу несколько дополнительных
улик. Я обнаружил их всего лишь страницах на шести романа
'Зверобой'."
"Купер пишет 'словесный' вместо 'устный', 'точность' вместо
'легкость', 'феномен' вместо 'чудо', 'необходимый' вместо 'пред-
определенный', 'безыскусный' вместо 'примитивный', 'приготовле-
ние' вместо 'предвкушение', 'посрамленный', вместо 'пристыжен-
ный', 'зависящий от' вместо 'вытекающий из', 'факт' вместо
'условие', 'факт' вместо 'предположение', 'предосторожность'
вместо 'осторожностъ', 'объяснять' вместо 'определять', 'огорчен-
ный' вместо 'разочарованный', 'мишурный' вместо 'искусственный',
'важно' вместо 'значительно', 'уменьшающийся' вместо 'углубляю-
щийся', 'возрастающий' вместо 'исчезающий', 'вонзенный' вместо
'вложенный', 'вероломный' вместо 'враждебный', 'стоял' вместо
'наклонился', 'смягчил' вместо 'заменил', 'возразил' вместо
'заметил', 'положение' вместо 'состояние', 'разный' вместо '
отличный от', 'бесчувственный' вместо 'нечувствительный', 'крат-
кость' вместо 'быстрота', 'недоверчивый' вместо 'подозрительный',
'слабоумие ума' вместо 'слабоумие', 'глаза' вместо 'зрение',
'противодейство' вместо 'вражда', 'скончавшийся покойник' вместо
'покойник'."
"Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что "Зверобой" никак
нельзя назвать произведением искусства; в нем нет абсолютно ниче-
го от произведения искусства; по-моему, это просто литературный
бред с галлюцинациями."
"Как же можно назвать это произведением искусства? Здесь нет
воображения, нет ни порядка, ни системы, ни последовательности, ни
результатов; здесь нет жизненности, достоверности, интригующих и
захватывающих эпизодов; герои описаны сумбурно и всеми своими
поступками и речами доказывают, что они вовсе не те люди, какими
автор желает их представить; юмор напыщенный, а пафос комичный,
диалоги неописуемы, любовные сцены тошнотворны, язык -- вопиющее
преступление."
"Если выбросить все это, остается искусство. Думаю, что вы со
мной согласны."
Отнюдь нет. Но может быть, только потому, что грыз не я. Но на
Твена я стал после этого смотреть со значительно большим интере-
сом.
* * *
Публицистика Твена зачастую нудная, соплистая, поверхностная и
несправедливая. К примеру, в статье "В защиту генерала Фанстона"
он напрасно объявляет аморальным нападение Фанстона на штаб-квар-
тиру президента Филиппин Агинальдо, аргументируя это тем, что
Агинальдо накануне, можно сказать, спас отряд диверсантов
Фанстона от голодной смерти.
"Вплоть до февраля 1901 года место, где скрывался Агинальдо,
не могли обнаружить. Ключ к тайне дало письмо Агинальдо, в кото-
ром он приказывал своему двоюродному брату Бальдомеро Агинальдо
прислать ему четыре сотни вооруженных людей. Проводником этого
отряда Агинальдо назначил того человека, которому было поручено
доставить письмо. Приказ был зашифрован, но среди трофеев,
захваченных в разное время, оказался код повстанцев. Гонцу
внушили новое понятие о его долге (какими средствами -- об этом
история умалчивает!), и он согласился провести американцев в
убежище Агинальдо. Перед генералом Фанстоном открывалась возмож-
ность приключений, ни в чем не уступающих тем, о которых пишут в
грошовых бульварных романах. Именно такая сногсшибательная
авантюра была ему по сердцу. Разумеется, не принято, чтобы
бригадный генерал покидал свой высокий пост и превращался в
разведчика, но Фанстон славился настойчивостью. Он разработал
план поимки Агинальдо и обратился к генералу Макартуру за
разрешением действовать. Отказать в чем-нибудь этому дерзкому
смельчаку, герою Рио-Гранде, было невозможно; и вот Фанстон
приступил к делу, начав с изучения своеобразного почерка Лакуны,
повстанческого офицера, о котором шла речь в письме Агинальдо. У
Фанстона имелось несколько писем Лакуны, перехваченных незадолго
до того вместе с кодом филиппинцев. Научившись в совершенстве
подделывать почерк Лакуны, Фанстон написал два письма Агинальдо,
якобы от имени этого филиппинца, - одно 24-го и другое 28
февраля, -- в которых он сообщил, что, в соответствии с приказом,
он (Лакуна) посылает вождю часть самых отборных своих войск. Не
ограничившись этой ловкой подделкой, Фанстон заставил одного
бывшего повстанца, а ныне своего подчиненного написать под
диктовку, как бы от собственного имени, письмо к Агинальдо, в
котором сообщал, что по дороге отряд внезапным налетом захватил
группу американцев и взял в плен пятерых, которых и ведет к
Агинальдо, ввиду их особой важности. Это было сделано для того,
чтобы объяснить наличие в отряде пяти американцев: генерала
Фанстона, капитана Хазарда, капитана Ньютона, лейтенанта Хазарда
и адъютанта генерала Фанстона -- лейтенанта Китчела."
"Ядро фанстонского отряда составили семьдесят восемь человек из
племени макабебов, исконных врагов племени тегалогов. Эти смелые,
воинственные туземцы охотно приняли участие в осуществлении наме-
ченного плана. В отряд вошли также три тегалога и один испанец.
Макабебов одели в старые повстанческие мундиры, американцы же
нарядились в поношенную солдатскую форму. Каждый получил винтовку
и паек на трое суток. Храбрые искатели приключений отплыли на
судне "Виксберг", с тем чтобы сойти на берег где-нибудь вблизи
Паланана, где скрывался Агинальдо. Их высадили у Касиньяна,
недалеко от тайной столицы повстанцев. Трех макабебов, свободно
изъяснявшихся на языке тегалогов, послали в город с поручением
сообщить туземцам, что они ведут к Агинальдо подкрепления, а
также важных американских пленных, и потребовать у местных
властей содействия и, в частности, проводников. Вождь повстанцев
дал согласие, и скоро отряд, подкрепившись и продемонстрировав
американских пленных, начал девяностомильный переход к Паланану,
лежащему в прибрежном горном районе провинции Изабелла. По крутым
подъемам и каменистым спускам, сквозь густые джунгли, вброд через
горные речки и по узким тропинкам, с трудом ступая израненными
ногами, брели измученные искатели приключений, пока не иссяк у
них запас продовольствия и они не ослабели до такой степени, что
не могли больше двигаться, хотя до убежища Агинальдо оставалось
всего лишь восемь миль. Тогда к Агинальдо был направлен гонец --
уведомить его о местонахождении отряда и попросить продовольст-
вия. Вождь повстанцев не замедлил откликнуться: он прислал рису,
а также письмо командиру отряда, в котором приказывал хорошо
обращаться с пленными американцами, но оставить их за пределами
города."
"Фанстон тут же вернулся в отряд и приказал своим головорезам
смело идти в город, прямо к штабу Агинальдо. Здесь их встретили
выстроенные, как на параде, телохранители Агинальдо в синей воен-
ной форме и белых шляпах. Оратор, выступивший от имени прибывших,
так хитро провел Агинальдо, что тот не заподозрил никакого
подвоха. Тем временем макабебы под командованием испанца заняли
выгодные позиции и ждали сигнала. Как только испанец крикнул им:
'Макабебы, ваш черед!' -- они стали в упор расстреливать охрану
Агинальдо...
Американцы тоже приняли участие в схватке."
Дальше следует мораль от Твена:
"Некоторые обычаи войны гражданскому человеку не кажутся прият-
ными, но нас приучали к ним столько веков, что мы теперь находим
для них оправдание и принимаем без протеста даже такое, от чего
на сердце скребут кошки. Все, что сделал Фанстон, кроме одной
мелочи, делалось во многих войнах и получило санкцию истории. По
обычаю войн, в интересах операции, вроде той, какая была затеяна
Фанстоном, бригадному генералу дозволяется (если ему это самому
не противно!) склонить гонца на предательство -- с помощью подку-
па или иным путем; снять с себя почетные знаки различия и выда-
вать себя за другого; лгать, совершать вероломные поступки, под-
делывать подписи, окружать себя людьми, чьи инстинкты и
воспитание подготовили их для подобной деятельности; принимать
любезные приветствия и убирать приветствующих, когда руки их еще
хранят тепло дружеских пожатий.
По обычаю войн все эти действия считаются невинными, ни одно из
них не заслуживает порицания, все они вполне оправданы; ничего
тут нет нового, все это совершалось и раньше, хоть и не бригадны-
ми генералами. Но одна деталь здесь действительно представляет
собой нечто новое, одного не делали никакие народы -- ни перво-
бытные, ни цивилизованные, -- ни в каких странах и ни в какую
эпоху. Речь идет именно о той детали, которую имел в виду Аги-
нальдо, когда сказал, что "ни при каких других обстоятельствах"
его не взяли бы живым. Когда человек так ослабел от голода, что
"не может больше двигаться", он вправе умолять своего врага
спасти его жизнь, но уж если он отведал поднесенной пищи, то эта
пища становится для него священной, по закону всех времен и
народов, и спасенный от голода не имеет тогда права поднять руку
на своего врага.
Понадобился бригадный генерал волонтерских войск американской
армии, чтобы опозорить традицию, которую уважали даже лишенные
стыда и совести испанские монахи."
На самом деле Фанстон послал гонца наверняка в первую очередь
для того, чтобы разведать штаб-квартиру, тогда как молодецкое
выдуривание риса было дополнительным прикрытием, а заодно избав-
ляло от необходимости тратить время на охоту и на сбор съедобных
личинок в джунглях. Если бы Агинальндо помог людям Фанстона не
как своим будущим солдатам, а как посторонним, от которых не ждал
никаких ответных услуг, тогда было бы несколько другое дело. А
так -- никаких моральных обязательств.
Другими словами, имела место трудная, редкостная по сложности,
рискованная, блестяще завершившаяся военная операция, которая тем
более замечательна, что офицер в чине бригадного генерала участ-
вовал в ней лично, а не посылал в джунгли других. Наш "защитник
вольности и прав, в сем случае совсем не прав".
Проблема Марка Твена и ему подобных критиков американской
внешней политики состоит в том, что, с одной стороны, им в целом
нравится американский образ жизни и, в частности, возможность
получать по 100 000 и более долларов гонораров в год, с другой
стороны, они осуждают элементы американской политики, которые
нацелены в конечном счёте на делание возможным американского
образа жизни и, в частности, возможности получать гонорары по
100 000 и более долларов в год. Если эти люди не видят указанного
противоречия, они не так уж умны, а если видят, но позволяют
себе выступать критиками американского правительства, значит,
страдают раздвоением личности или дефицитом честности в организ-
ме.
В Америке традиция Твена жива: это видно на примере тамошних
борцов за вывод американских войск из Ирака. С моей точки зрения,
если ты, будучи американцем, осуждаешь американское правительство
за войну в Ираке, откажись для начала от легкового автомобиля,
потому что в конечном счёте эта война направлена на то, чтобы те-
бе было чем его заправлять. А если ты считаешь, что это проблема
властей, как извернуться, чтобы и автомобили ездили, и не было
войны в Ираке, то ты -- туповатое чмо и заслуживаешь получить
дубинкой по голове.
Но вот это у Твена сказано хорошо:
"Если костяк человека от рождения искривлен, то никакие влия-
ния, никакие силы на свете его уже не выправят. Воспитание, об-
щество и жизненные обстоятельства могут послужить ему подпорками,
костылями, корсетом, они могут сжать его и втиснуть в красивую
искусственную форму, которая сохраняется порой до последнего дня,
обманывая не только окружающих, но даже и самого человека. Однако
все тут искусственное, и стоит лишь убрать костыли и подпорки,
как обнаружится врожденная кособокость."
Это не про меня, а как бы про всех: каждый человек в чём-то
крив, но каждый -- по-своему. Впрочем, современное цивилизованное
общество отличается тем, что в нём зачастую довольно "ровных"
людей затягивают в стандартные кривые корсеты. Чтобы остаться
более-менее "ровным", надо, как раз наоборот, "убрать костыли и
подпорки", навязываемые обществом. Над этим я как раз и работаю.
* * *
С особым мелочным упорством грызёт Твен людей в статье "Моим
критикам-миссионерам". Причина упорства -- в неудачности первого
покуса, обусловленной ошибкой в сведениях, за которые ухватился
Твен.
"События последних двух дней должны побудить Марка Твена честно
и незамедлительно принести извинения старейшему миссионеру в Ки-
тае доктору Аменту за грубые нападки на него. Поводом для оскор-
бительного выступления Твена послужило сообщение из Пекина, напе-
чатанное в нью-йоркской 'Сан', о том, что доктор Амент взыскал с
китайцев в разных местах страны компенсацию, в тринадцать раз
превышающую фактическую сумму убытков. На этом основании Марк
Твен предъявил мистеру Аменту обвинение в вымогательстве, насилии
и т.п. Однако благодаря новому сообщению, полученному вчера
редакцией 'Сан' из Пекина, выяснилось, что взысканная сумма
превышала фактические убытки не в тринадцать раз, а на одну
треть. Ошибка произошла по вине телеграфа, превратившего цифру
1/3 в 13."
На это Твен роняет загадочное следующее:
"Я не против извинений. Мне кажется, что я никогда не откажусь
принести извинения, если сочту это необходимым..."
Мне кажется (нет, я даже уверен), что вообще НИКТО НИКОГДА не
отказывается от действий, которые считает необходимыми.
В газетах после выступления Твена, по-видимому, начался обмен
колкостями на манер того, как нынче базарят на интернет-форумах.
Среди прочего, была опубликована телеграмма от Амента такого вот
содержания:
"Заявления ложны. Взимал на церковные расходы 1/3 сверх суммы
фактических убытков; помогаю в настоящее время вдовам и сиротам.
Цифра тринадцать -- результат телеграфного искажения. Все
взыскания санкционированы китайскими властями, настаивающими на
дальнейшем урегулировании тем же способом. Амент."
Соль придирок Твена к отцу Аменту:
1) взыскал с китайцев на 1/3 больше понесённого ущерба (с точки
зрения Твена, это -- грабёж);
2) взыскал не с тех самых китайцев, которые причинили ущерб.
Твен:
"Если бедняк должен мне один доллар, а я, застав его врасплох,
вынуждаю отдать мне четырнадцать, то получение мною лишних три-
надцати есть 'воровство и вымогательство'; если бы я потребовал у
него только доллар и тридцать три цента с третью, то это было бы
такое же 'воровство и вымогательство'."
"Согласно нашему христианскому кодексу, моральному и юридичес-
кому, если доллар и тридцать три цента с третью отняты у челове-
ка, чья вина за убытки официально не доказана, то взыскание всей
этой суммы тоже есть 'воровство и вымогательство'."
На это можно возразить следующее: взысканная сумма должна по-
крывать не только причинённый урон, но также "судебные издержки"
(то есть, в данном случае, затраты на выколачивание нужной суммы
из китайцев) и моральный ущерб. То же, что непосредственно неви-
новные расплачиваются за непосредственно виновных, связанных с
ними круговой порукой, -- несправедливо только с точки зрения
европейской юридической системы, а не вообще.
У Твена:
"Его преподобие доктор Смит, который говорит в своем Открытом
письме, помещенном в 'Трибюн': 'Весь его (доктора Амента) образ
действий соответствует обычаю китайцев: если в какой-нибудь дере-
вне совершено преступление, то за это карают всех жителей, а осо-
бенно сурово -- местного старосту'. Доктор Смит доволен."
Считать, что китайское понимание справедливости менее правиль-
ное, чем европейское, и что европейцы должны лезть со своим пра-
вильным уставом в неправильный китайский монастырь, -- это по
меньшей мере невежливо по отношению к представителям китайской
цивилизации, а вдобавок попросту не действенно, потому что не
воспринимается должным образом местным населением.
Короче, Марк Твен здесь выступает как предтеча идеологии
"общечеловеческих ценностей", хоть и с благими намерениями.
"Я не намерен возражать против замены христианских обычаев
языческими в тех случаях, когда христианские оказываются
неподходящими! Наоборот, мне это нравится. Я и сам так поступаю.
Я восхищен проворством Бюро [Американского Бюро заграничных
христианских миссий -- А. Б.], как оно всегда умеет вовремя
сменять христианские добродетели на китайские, извлекая для себя
наибольшую выгоду из этой мены; ведь я и сам не терплю этот
народ, они все желтые, а желтый цвет, по-моему, никому не идет. Я
всегда был такой, как Бюро: полон благих намерений, но лишен
нравственных устоев. И этот коренной недостаток Бюро является
главной причиной, почему невозможно втолковать ему, что в нрав-
ственном отношении между крупной кражей и мелкой кражей нет
никакой разницы, а есть разница только юридическая. В нравст-
венном отношении к воровству не применимы никакие степени."
На самом деле "в нравственном отношении между крупной кражей и
мелкой кражей" разница может быть очень большая, но Твен здесь
выступает как максималист, а не как нюансист. Ну, может, просто
корчит из себя максималиста, чтобы одержать верх в затянувшейся
перебранке. У меня нет однозначного простого отношения к краже
уже хотя бы потому, что очень непростой является ситуация с
понятием собственности. Далее, случаются ведь и коллизии
принципов: к примеру, может оказаться так, что, если не украдёшь
у потенциального самоубийцы заветную верёвочку, то он наверняка
повесится, и ты фактически нарушишь принцип "Не убий!".
* * *
Из совершенно несмешных, неостроумных и вообще неуместных вещей
у Твена -- сатирическое эссе "Монолог короля Леопольда в защиту
его владычества в Конго". Тема -- развязанные бельгийцами массо-
вые репрессии, из-за которых за 20 лет население страны сократи-
лось с 25 миллионов до 15 миллионов. Писать об этом, конечно же,
было надо, но в совсем другом, несатирическом ключе. Кстати, те-
перь есть возможность сравнить Леопольда со Сталиным и Гитлером,
только почему-то не сравнивают.
Тема бельгийских репрессий в Конго для меня неприятная в личном
плане, потому что к Бельгии у меня слабость, особенно к эпохе
Леопольда II. Надо бы это дело хотя бы частично оправдать, и я
работаю в этом направлении. Во-первых, в Конго по большей части
негры убивали друг друга, а бельгийцы выступали по преимуществу
как катализатор этого процесса и потребитель конечного продукта
-- каучука и т. п. Во-вторых, основная часть бельгийского
общества была очень далека от этого, а что знала, то осуждала.
В-третьих, гадости про короля бельгов Леопольда II наверняка
имеют хотя бы в некоторой степени то же происхождение, что и
гадости про Марка Твена в его рассказе "Как меня выбирали в
губернаторы". В-четвёртых, эта кровавая эпопея говорит не столько
о кровожадности бельгов, сколько о, скажем так, не проявившейся
тогда способности негров Конго к полноценной государственной
жизни.
В каждом обществе полно человеческой мрази, но она некоторыми
механизмами сдерживается в довольно значительной степени. Но ино-
гда случается её прорыв, и тогда имеют место массовые убийства.
Каждое современное общество вполне надёжно обладает потенциалом
того же самого, что случилось у бельгов, причём этот потенциал не
анализируется, и защитные меры не разрабатываются, так что проры-
вы время от времени случаются и будут случаться. Бельги -- жертвы
общеевропейской беспечности: их во времена Твена стремились
выставить виноватыми, чтобы не смотреть критически на самих себя
и ничего в себе не менять.
Короче, руки прочь от моих бельгов!
* * *
Ну что хорошего можно сказать про таких записных гуманистов,
как Твен?
Человек негуманного типа (к примеру, я) привыкает переживать
КРОВАВЫЕ СОБЛАЗНЫ; они теряют для него вкус новизны, и, когда
дело вдруг доходит до того, чтобы реально пырнуть кого-то ножом,
такой человек уже не опьяняется эмоциями, а чётко просчитывает
ближние и дальние последствия своего пыряния и пыряет ровно
столько, сколько нужно, а то и не пыряет вообще. У записного же
гуманиста нет опыта топтания возле ГРАНИ, и он способен сорваться
и напырять на нервной почве много больше, чем требуют обстоятель-
ства, а потом в муках совести повеситься. Или же, наоборот, он
вдруг заартачится в момент, когда надо пырять вне всяких
сомнений, и в результате зыпыряют до смерти его самого, а заодно
и тебя, случайно стоящего рядом, хотя ты против пыряния других
никоим образом не возражал.
Гуманизм без оговорок, без "изюминок" -- это не только плоско и
скучно, но ещё и вредно. Он может быть прекрасным только в глазах
культурных недоумков, обитающих в тепличных условиях, а в глазах
людей, адекватно воспринимающих реальный мир, он не только жалок
своею беспомощностью, но ещё и слабо совместим с жизнью. С несоп-
ливой точки зрения, выступать надо только 1) против абсурдных
жестокостей (то есть, причиняющих в конечном счёте вред тебе
самому), 2) против жестокостей, имеющих целью удовлетворение
порочных интересов.
Любая простенькая мораль -- это мораль заведомо гнилая: не
обеспечивающая выживания или лживая. Вопрос о том, что МОЖНО и
чего НЕЛЬЗЯ, -- это вопрос сложный, и к короткому списку запове-
дей он отнюдь не сводится. Приемлемо ВСЁ, что в конечном счёте
обеспечивает текущее и будущее выживание рода, но есть большая
сложность в том, как толковать род: его можно сужать и до себя
единственного, и расширять до всего человечества.
* * *
Заметки Марка Твена в "Записных книжках" -- зачастую остроум-
ные, но по большей части поверхностные и иногда выдают тщеславие.
Твен -- мыслитель неглубокий, но добропорядочный и без больших
претензий на открывание великих истин. Требовать от очень качест-
венного писателя, чтобы он ещё и в мыслительстве преуспел, --
значит требовать слишком многого: психика творческого человека
настраивается на что-то одно, причём даже это одно делается на
пределе возможностей, с довольно большим риском сойти с рельсов
и загреметь в сумасшедший дом.
Вот образчики марктвеновых записок:
"Не упускайте случая делать добро -- если это не грозит вам
большим ущербом. Не упускайте случая выпить -- ни при каких
обстоятельствах." (1866 г.)
Можно предположить, что это лишь заготовка реплики для какого-
нибудь не совсем положительного и не очень умного персонажа.
"Пывём назад в Ялту, чтобы нанести визит российскому императо-
ру. Он телеграфировал по этому поводу одесскому генерал-губерна-
тору. Всё улажено, едем." (1867 г.)
Далее -- подробности про визит: выходы и перемещения императо-
ра, императрицы, великой княжны, великого князя, великого княжон-
ка, простого князя Долгорукого и т. п. Пикантность здесь не в
том, что Твена распирает от счастья лицезрения царственных особ,
а в том, что он этим лицезрением хвастается. Может, у него и есть
мания величия, но плебейская.
"У меня нет чувства юмора. В доказательство должен сказать --
в порядке признания -- что если в 'Пиквикском клубе' есть хоть
одно смешное место, значит мне его не удалось обнаружить."
(1885 г.)
Мой список юмористических и сатирических произведений Твена, в
которых мне не удалось обнаружить смешных мест, настолько длин-
ный, что вывод из этого может быть только следующий: с моим
чувством юмора тоже что-то не в порядке.
"Третьего дня встретил на улице миссис Гарриет Бичер-Стоу. Она
сжала мои руки в своих и сказала с горячностью, от которой у меня
выступили слёзы на глазах:
- Я читаю вашего 'Принца и нищего' в четвёртый раз и уверена, что
лучшей книги для детей никогда не было." (1887 г.)
Помнится, я тоже едва не зарыдал, когда хоть кто-то, наконец,
похвалил мои "Откровния мизантропа".
"Как нелепа монархия и как абсурдны её претензии." (1888 г.)
Далее приводятся кое-какие агрументы типа твеновских. Для меня
странно, что таким же пафосом и с агрументами такого же уровня и
такой же весомости монархисты утверждают совершенно противополож-
ное.
"Давйте соберём всех королей на земле и разденем их догола.
Потом перемешаем их с пятьюстами раздетых слесарей и пустим эту
процессию на цирковую арену. Вход, разумеется, за приличную пла-
ту. Пусть зрители попытаются разыскать королей. Ничего не выйдет,
если не выкрасить королей в голубой цвет. Короля от бондаря
отличает только одежда." (1888 г.)
Гомосексуалистская чушь непонятно зачем. Короля от слесаря и
бондаря отличают в первую очередь кисти рук и особенно ногти.
Далее, ещё ведь и манеры есть, не говоря уже о речи. Но меня,
конечно, от короля уж точно не отличить. Да я и непротив. Пусть
трясутся всенародноизбранные презики!
"Комментарии Джин по поводу присланного мне приглашения на обед
к германскому императору: 'Папа, если так будет и дальше, тебе не
с кем будет знакомиться. Разве что с богом.'" (1895 г.)
Комментарии по поводу записи комментариев. Человека распирает
от гордости непроизвольно, и в этом он над собой не более влас-
тен, чем в случае чиха или икоты. Но вот отражать факт распирания
на бумаге -- дело уже совершенно сознательное и потому чреватое.
В принципе эпизодическое распирание от гордости где-то даже по-
лезно, и человека характеризует не столько сам факт распирания,
сколько повод. В данном случае Твена распёрло от того, что его,
лучшего юмориста Америки и всемирно известного писателя, пригла-
сили к какому-то слесарю-бондарю, переодетому германским импера-
тором. Verflucht! Надо было отказаться!
"Всё время, что мы были в Мельбурне, я не вставал с постели
из-за карбункула." (1895 г.)
Ценнейшая информация для изучающих личность Марка Твена. Из неё
следует, что писатель к концу жизни почти преодолел чувство собс-
твенной неполноценности, так что даже стал решаться делать днев-
никовые записи о вещах типа своих карбункулов, фурункулов, просто
прыщей, мелких недержаний стула и т. п., отлично сознавая, что
после смерти великого человека всё это попадёт под лупу исследо-
вателей и только порадует их своим обилием. Я уверен, что если бы
человек уровня Марка Твена не поленился сохранить для потомков
свой выбитый зуб или, скажем, образчик вещества, идущего на меди-
цинский анализ, это тоже оказалось бы в музее его имени, и хотя
некоторые морщились бы и фыркали, но всё равно смотрели бы -- и,
более того, ревниво СРАВНИВАЛИ бы со своим.
"Какая странная затея детективный роман! Не знаю, найдётся ли
автор такого романа, который не испытывал бы чувство стыда (я
исключаю 'Убийство на улице Морг')" (1896 г.)
Тот ещё перл от совестливого гения. Ну чем ему дались детектив-
ные романы? Наверное, как раз просто не дались, отсюда и мнение,
что они -- примитив.
"Что сделать с человеком, который первым стал праздновать дни
рождения? Убить -- слишком мало." (1896 г.)
Здесь я с Марком всецело согласен. Осталось только утрясти
набор страшных пыток, которые мы с ним будем посменно применять
к мерзавцу -- медленно, одну за другой.
"Настоящий друг с тобой, когда ты не прав. Когда ты прав,
всякий будет с тобой." (1897 г.)
Лучше сказал тот, кто сказал "Платон мне друг, но истина мне
дороже". С тобой или не с тобой будут ненастоящие друзья --
зависит не от того, прав ты или не прав, а от того, чем это им
грозит. Насчёт "всякий будет с тобой" -- тоже неправда: на самом
деле иногда чем больше ты прав, тем меньше "всяких" рядом. Чтобы
вокруг тебя роились "всякие", надо быть правым в глазах толпы, а
не в собственных, но правота у "всяких" обычно такая, что думаю-
щий человек предпочитает оставаться в одиночестве.
"Мои волосы были огненно-красными, как закатное солнце, сейчас
они серые, как тусклый холодный рассвет." (1899 г.)
Таки рыжий! Сам, наконец, признался. Из-за таких вот, как Марк
Твен, и погнал Григорий наш Климов волну на всю рыжую братию.
* * *
На старости лет Марк Твен повадился диктовать "Автобиографию",
в которой разоблачил многих своих друзей и знакомых, но больше
всех -- писателя Френсиса Брет Гарта, филантропа Эндрю Карнеги,
президента Тедди Рузвельта, богатую вдову поэта Олдрича и некую
Марию Корелли. К примеру, о Брет Гарте он пишет, среди прочего,
следующее:
"Я уже не раз говорил, что у Брет Гарта не было ни сердца, ни
совести, говорил также, что он был низок и бесчестен. Я, кажется,
забыл сказать, что он был вероломен, но если я упустил это из
виду, то добавлю сейчас." (1907 год)
Якшаться всю жизнь с подобными личностями Марку Твену было на-
верняка очень тяжело, но он, по-видимому, рано понял, что люди в
большинстве своём именно такие, и, если хочешь зарабатывать по
сто тысяч долларов в год, всё-таки надо с ними водиться и делать
при этом вид, что они почти ОК.
* * *
Разница между юмористом и сатириком состоит в том, что юморист
треплется за деньги с намерением рассмешить по всё равно какому
поводу, а сатирик надеется что-то исправить в обществе (или хотя
бы разоблачить и заклеймить) и согласен даже работать иногда
бесплатно -- лишь бы его читали. Если юморист готов поступиться
моралью и смыслом ради смешной формы, то сатирик готов поступить-
ся смешной формой ради морали и смысла. Поэтому юмористы всегда
веселее сатириков.
Юмористы нередко выдают себя за сатириков, потому что сатири-
ками быть солиднее, хотя зарабатывают они меньше, чем юмористы.
Юмористы-неудачники имеют тенденцию становиться действительными
сатириками -- частью из-за хронического дурного настроения,
частью из-за необходимости оправдать свои неудачи на публике.
Марк Твен начинал как юморист, но с возрастом превратился в от-
кровенного сатирика. Я ни на что не намекаю, а просто радуюсь за
человека: сатирик -- это всегда в той или иной степени мизантроп,
а к мизантропам у меня слабость.
* * *
У Григория Климова в "Красной Каббале":
"...знаменитым рыжим был Марк Твен -- хороший писатель, душка
и весельчак. Но в конце своей жизни этот весельчак заскучал-
загрустил и даже стал переписываться с самим дьяволом. На полном
серьезе... А две дочки Твена повыходили замуж за евреев, стали
алкоголичками и покончили жизнь самоубийством."
В 1872 г. умер в возрасте двух лет сын Твена Ленгдон, в 1896 г.
в возрасте 25 лет -- дочь Сьюзи, в 1909 г. в возрасте 29 лет --
дочь Джин. После такого не поюморишь. Если это плата за всемирную
славу, то лучше уж, наверное, остаться безвестным.
Лучшее время во взрослый период жизни Марка Твена -- это навер-
няка между 1880 и 1890: популярность во множестве стран, доста-
ток, любимая и любящая жена, три дочки. Пока дети подрастают,
можно тешить себя иллюзиями на их счёт, а расплата за эти иллюзии
наступает позже. Источник поверья о продаже души дьяволу -- такие
вот жизненные пути, как у Твена: некоторым людям даётся очень
многое, но забирается у них чуть ли не ещё большее.
* * *
Ночью пришел Сатана, разбудил меня и сказал:
- Вставай! Куда мы отправимся?
- С тобой -- куда хочешь!"
Марк Твен. "Таинственный незнакомец".
Марк Твен и Сатана. К Сатане великий юморст-сатирик был явно
неравнодушен: тот выступает положительным героем нескольких важ-
ных его призведений, а также упоминается не без пиетета ещё в
нескольких других. Ключевой вещью в дьяволиаде Твена является,
конечно же, писанная на старости лет (с 1897 г.) и опубликованная
только в 1916 г. повесть "Таинственный незнакомец". В ней Твен
проявляет себя носителем вполне развитой мизантропической, анти-
христианской, антипрогрессистской, антицивилизационистской фило-
софии:
"Разум человека топорен. Уныло, с натугой он сопоставляет
элементарные факты, чтобы сделать какой-то вывод -- не станем уж
говорить, каков этот вывод!"
"Люди не различают, что идет им на пользу и что -- во вред. Они
не разбираются в этом потому, что не знают будущего."
"...на протяжении столетий христианство и цивилизация шла нога
в ногу, 'оставляя на своем пути голод, опустошение, смерть и
прочие атрибуты прогресса', как сказал Сатана."
"За последние пять или шесть тысяч лет родились, расцвели и
получили признание не менее чем пять или шесть цивилизаций. Они
отцвели, сошли со сцены, исчезли, но ни одна так и не сумела
найти достойный своего величия, простой и толковый способ убивать
человека. Кто посмеет обвинить их, что они мало старались? Убий-
ство было любимейшим делом людей с самой их колыбели, но я пола-
гаю, одна лишь христианская цивилизация добилась сколько-нибудь
стоящих результатов. Пройдет два-три столетия, и никто уже не
сможет оспорить, что христиане -- убийцы самой высшей квалифика-
ции, и тогда все язычники пойдут на поклон к христианам, --
пойдут не за верой, конечно, а за оружием. Турок и китаец купят у
них оружие, чтобы было чем убивать миссионеров и новообращенных
христиан.
Тут Сатана снова открыл свой театр, и перед нами прошли народы
множества стран, гигантская процессия, растянувшаяся ни два или
три столетия истории, бесчисленные толпы людей, сцепившихся в
яростной схватке, тонущих в океанах крови, задыхающихся в черной
мгле, которую озаряли лишь сверкающие знамена и багровые вспышки
орудийного огня. Гром пушек и предсмертные вопли сраженных бойцов
не затихали ни на минуту.
К чему все это? -- спросил Сатана со зловещим хохотом. --
Решительно ни к чему. Каждый раз человечество возвращается к той
же исходной точке. Уже целый миллион лет вы уныло размножаетесь и
столь же уныло истребляете один другого. К чему? Ни один мудрец
не ответит на мой вопрос. Кто извлекает для себя пользу из всего
этого? Только лишь горстка знати и ничтожных самозванных
монархов, которые пренебрегают вами и сочтут себя оскверненными,
если вы прикоснетесь к ним, и захлопнут дверь у вас перед носом,
если вы постучитесь к ним. На них вы трудитесь, как рабы, за них
вы сражаетесь и умираете (и гордитесь этим к тому же вместо того,
чтобы почитать себя опозоренными). Само наличие этих людей --
удар по вашему достоинству, хотя вы и страшитесь это признать.
Они не более чем попрошайки, которых вы из милости кормите, по
эти попрошайки взирают на вас, как филантропы на жалких нищих.
Такой филантроп обращается с вами, как господин со своим рабом, и
слышит в ответ речь раба, обращенную к господину. Вы не устаете
кланяться им, хотя в глубине души -- если у вас еще сохранилась
душа -- презираете себя за это. Первый человек был уже лицемером
и трусом и передал свое лицемерие и трусость потомству. Вот
дрожжи, на которых поднялась ваша цивилизация."
"Неужели ты так и не понял, что, только лишившись рассудка,
человек может быть счастлив? Пока разум не покинет его, он видит
жизнь такой, как она есть, и понимает, насколько она ужасна.
Только сумасшедшие счастливы, да и то не все. Счастлив тот, кто
вообразит себя королем или богом, остальные несчастны по-прежне-
му, все равно как если бы они оставались в здравом уме. Впрочем,
ни об одном из вас нельзя твердо сказать, что он в здравом уме, и
я пользуюсь этим выражением условно."
"...Жизнь человечества -- постоянный, беспрерывный самообман.
От колыбели и вплоть до могилы люди внушают себе фальшивые
представления, принимают их за действительность и строят из них
иллюзорный мир. Из дюжины добродетелей, которыми люди чванятся,
хорошо, если они владеют одной; медь стараются выдать за золото."
"На кладбище плотник, которому фрау Брандт уже год была должна
пятьдесят зильбергрошей, отобрал у нее гроб с мертвой дочерью
вместо залога. Фрау Брандт не платила долга потому, что ей нечем
было платить, и сейчас у нее тоже не было денег. Плотник унес
гроб домой и четверо суток держал у себя в погребе. Мать сидела
все это время у порога его дома и просила пожалеть ее. Наконец он
зарыл гроб без церковных обрядов на скотном дворе у своего брата.
Лизина мать почти помешалась от стыда и от горя. Она забросила
дом и хозяйство и бродила по городу, проклиная плотника и
кощунственно понося законы империи и святой церкви. На нее было
жалко смотреть. Сеппи просил Сатану, чтобы он вмешался, но Сатана
возразил, что плотник и все прочие -- люди и поступают в точности
так, как подобает этому классу животных. Если бы так поступала
лошадь, он непременно вмешался бы. В случае если какая-нибудь
лошадь позволит себе подобный людской поступок, он просит тотчас
сообщить ему, чтобы он мог вмешаться. Это, конечно, было
насмешкой с его стороны. Где же отыщешь такую лошадь?"
Сатанизм Твена -- это, разумеется, только литературная форма
для выражения его мизантропизма и к чёрным мессам и колдовству
отношения не имеет.
* * *
Марк Твен как борец против знатоков ("Невероятное открытие
доктора Лёба"):
"Прекрасно помню -- словно прошло всего каких-нибудь тридцать
или сорок лет, -- сколь незыблемым представлялось мне тогда это
парализующее всякую мысль общее мнение экспертов-белоручек об
экспертах иного склада -- о тех, кто терпеливо и не жалея сил
пробивает себе путь к тайникам природы и сообщает миру о своих
ценных открытиях. Общее Мнение Экспертов было для меня в те
времена решающим.
Теперь, однако, дело обстоит иначе, совсем иначе. Ибо с годами
я убедился, что эксперты обычно оценивают новое, следуя не
велениям разума, а велениям чувств. Вы и сами знаете, что я прав.
А разве эти господа руководствуются добрыми чувствами? Вы же
знаете, что нет. Они все подвергают оценке лишь в свете своих
предубеждений -- кто станет это отрицать?
И результаты получаются любопытные! Настолько любопытные, что
диву даешься, как это их лавочка все еще держится! Можете ли вы
назвать хоть один случай, когда Общее Мнение Экспертов победило?
Загляните в прошлое, и вы обнаружите с пользой для себя один
неписаный афоризм, сохранивший свое значение и поныне: "Что бы
Общее Мнение Экспертов ни "зарезало" (разговорное, в смысле
"забаллотировало"), делай ставку на это и не бойся проиграть!"
Давным-давно, еще в древней Греции, была изобретена примитивная
паровая машина -- и эксперты подняли ее на смех. Двести пятьдесят
лет тому назад появился паровой двигатель маркиза Вустера -- и
эксперты подняли его на смех. Пароход Фултона начала прошлого
века -- его подняли на смех эксперты Франции, включая самого На-
полеона. А Пристли{311} с его кислородом? Общее мнение экспертов
издевалось над ним, глумилось, забросало его камнями, подвергло
остракизму. Но пока эксперты устанавливали при помощи подсчетов и
прочего, что пароход не может переплыть Атлантический океан, па-
роход взял да переплыл. Все медицинские эксперты Англии потеша-
лись над Дженнером и его противооспенными прививками. Все меди-
цинские эксперты Франции потешались над стетоскопом. Все медицин-
ские эксперты Германии потешались над молодым врачом (как его
звали? Это имя теперь всеми забыто -- всеми, кроме врачей, почти-
тельно хранящих о нем память), который открыл и ликвидировал при-
чину страшной болезни -- родильной горячки; над ним потешались,
его оскорбляли, преследовали, довели до отчаяния и убили."
"Читатель, мой совет: не пытайся 'зарезать' эту идею! Я не
говорю: делай на нее ставку, а только прошу: не пытайся ее
'зарезать'! Ты видишь, Общее Мнение Экспертов ополчилось на нее.
Так вот, если ты не в силах обуздать свои страсти, если чувству-
ешь, что твой моральный долг что-то убить, то направь удар против
Общего Мнения Экспертов. Это самое верное дело, доказательством
тому служит весь ход истории!"
Особено хорошо у Твена вот это:
"Я закипаю от ярости, стоит мне только в отдалении заслышать
улюлюканье экспертов. Я сам не раз выступал в роли такого экспер-
та, и уж я-то знаю это дело и все его превратности! Я специалист-
наборщик с большим опытом, стреляный воробей; девятнадцать лет
тому назад я изрек окончательный и бесповоротный приговор линоти-
пу. Я заявил, что линотип никогда себя не оправдает и никого не
прокормит, -- а сегодня заводы, изготовляющие линотипы, занимают
в Англии площадь в четырнадцать акров!"
"В общем, с тех пор как я стал взрослым человеком, отвечающим
за свои поступки, я частенько фигурировал в роли эксперта, но не
припомню ни одного случая, когда я оказался бы прав."
"Мой горький опыт научил меня относиться с недоверием к мнению
экспертов. Теперь, когда я с ними сталкиваюсь, меня пробирает
дрожь и я весь покрываюсь гусиной кожей. Я спешу скрыться в
темный уголок, говоря себе: 'Пусть на вид все в порядке, а держу
пари на десять долларов, что где-то тут кроется каверза...'"
Тут проявляется лучшее, что есть в Твене: не только настроен-
ность делать добро, но ещё и способность хотя бы иногда задавать-
ся вопросом, что следует считать добром (это куда важнее); а
также способность идти наперекор толпе и спокойно-критическое
отношение к самому себе. "Поздний" Твен куда здравее, интереснее
и приятнее "позднего" Толстого.
* * *
Слабость Твена -- в отсутствии рецептов исправления кошмарной
ситуации с человеками. В самом деле, нельзя же считать рецептом
вот это (из "Таинственного незнакомца"):
"...по тупости вы не можете распознать комической стороны тысяч
и тысяч смешнейших вещей на свете. Наступит ли день, когда род
человеческий поймет наконец, насколько они смешны, захохочет над
ними и разрушит их смехом? Ибо при всей своей нищете люди владеют
одним бесспорно могучим оружием. Это -- смех. Сила, доводы,
деньги, упорство, мольбы -- все это может оказаться небесполезным
в борьбе с управляющей вами гигантской ложью. На протяжении
столетий вам, быть может, удастся чуть-чуть расшатать, чуть-чуть
ослабить ее. Но подорвать ее до самых корней, разнести ее в прах
вы сможете только при помощи смеха. Перед смехом ничто не устоит.
Вы постоянно стремитесь бороться то тем, то другим оружием. Так
почему же вам всем не прибегнуть к этому? Зачем вы даете ему
ржаветь? Способны ли вы применить это оружие по-настоящему -- не
порознь, поодиночке, а сразу, все вместе?"
Сложность в том, что докучающие власть имущим смешильщики нейт-
рализуются с такой же лёгкостью, как и простые критики обществен-
ного порядка, а также бомбисты, основатели неудобных партий и
пр.: где есть подходящий закон, это делается посредством закона,
а где подходящего закона нет, это делается просто так.
Книга "Столкновение цивилизаций" С. Хантингтона -- крепко ско-
лоченная конструкция, хотя и профессорская. Написана без зауми и
пропагандистской трескотни, понятным ярким языком. В ней даже
есть практические выводы, что для творения профессорского типа --
дело не вполне обычное. Побольше бы нам таких американских про-
фессоров, как Хантингтон. Опровергать их -- большое удовольствие.
Критику Хантингтона я поведу по 4-м направлениям:
1. Хантингтон упорно говорит о "христианской цивилизации", хотя
корректнее было бы об "индустриальной цивилизации" или о
"цивилизации белой расы".
2. Распределение Хантингтоном человечества по нескольким цивили-
зациям является довольно большим упрощением пёстрой картины.
3. Сталкиваются не столько цивилизации, сколько расы.
4. Для спасения "христианской цивилизации" (на самом деле "белой
расы", надеюсь) Хантингтон предлагает только политические меры
(полезные, но недостаточные), между тем, надо изменять образ
жизни.
Не христианство, а белые физиономии, идущая от древних греков
культура, общее прошлое в Римской империи и общее наследование
её атрибутов, институтов и пр., сходство основных языков
(романских, германских, славянских), общая письменность, общая
морская граница обеспечили единство современной Европы, шире --
современного запада. Да, Хантингтона зовут Сэмюэлем, но меня-то
-- Александром.
Когда я где-нибудь в Германии вижу кого-нибудь смуглого, моля-
щегося в христианском храме, мне думается не "привет, брат!", а
"какого чёрта он сюда припёрся?!". Быть может, я особенный и не-
правильный, но, скажем, в Вене, в районе замка Бельведер, я знаю
специальную католическую церковь для негров (ну, афроавстрийцев),
там служат по-особому (с негритянскими пританцовываниями), и
когда я туда зашёл, на меня там довольно-таки КОСИЛИСЬ -- поболь-
ше даже, чем в венской мечети. Так что я не верю в наличие у
христианства существенной объединительной силы: оно -- лишь рито-
рический мотив при трындении о единстве, обусловленном другими
факторами.
Запад и примыкающая к нему "белая" часть Русского Мира -- не
христианская цивилизация, а цивилизация европейских рас. Христи-
анство всего лишь распространилось в пределах этой цивилизации
как примесь к её культуре. Если выражение "христианская цивилиза-
ция" считать названием по вторичному признаку, то оно более-менее
сойдёт, но если считать его названием, выражающим суть, то надо
спорить.
Цепочка следствий такая: различие интересов -> различие религий
как оправдание конфликта из-за различия интересов.
Когда возникала политическая или экономическая необходимость
объединения с иноверцами, различие религий никогда не оказывалось
большим препятствием к сотрудничеству.
Различие религий всегда было не первопричиной, а поводом для
конфликтов. Люди далеко не всегда правильно представлют себе
истинные причины тех или иных своих действий: в самокопании они
обычно доходят до первого правдоподобного объяснения и им ограни-
чиваются. А если и представляют себе действительные мотивы, то те
зачастую оказываются такими, что лучше о них не говорить, а гово-
рить о том, что стало невмоготу терпеть гнусные поведенческие
особенности иноверцев.
На востоке границей европейской цивилизации долгое время была
граница между зоной земледельческого населения и зоной кочевого
скотоводческого. То есть пределы христианства определились не
местом, где наконец иссякли постепенно слабевшие усилия разнос-
чиков Слова Божия, а уже существовавшим рубежом.
Пережитки дохристианских верований продержались в Европе места-
ми до сих пор, несмотря на усилия христианских церквей по искоре-
нению их. Более того, в дохристианских верованиях различных евро-
пейских племён можно найти много общего, обеспечивающего взаимо-
понимание: одни и те же сущности, по-разному назвавшиеся у разных
народов. Когда надо было искать идеологическое единство, разно-
племенные дохристианские европейцы не определяли главного Бога, а
составляли равенства типа Юпитер = Зевс, Меркурий = Гермес, либо
расширяли набор официально почитаемых богов. Без христианства
европейские народы в Средневековье вряд ли воевали бы между собой
больше, чем они воевали при христианстве, зато различия в направ-
лениях христианства зачастую служили поводом для войн между хрис-
тианами. Хуже того, воюя между собой, христиане иногда привлекали
мусульман в качестве союзников. Так что христианство обеспечило
Европе решающей объединительной тенденции и не заслуживает того,
чтобы цивилизация называлась христианской.
В пределах западного христианства его католическое и протест-
антское направления не только сильно различаются этикой, обряд-
ностью, оформлением культа, но ещё и довольно долго противосто-
яли одно другому -- пока не ослабла рознь, обусловленная другими
причинами, отголоском которой они являлись.
Россию на Западе не считают частью западной, "христианской
цивилизации" не из-за различий между православием и тем, во что
верят в Западной Европе (эти различия не весомее разницы между
католичеством и протестантизмом), а из-за того, что в России есть
природные ресурсы, которые Запад стремится присвоить. Россия --
член команды, которого наметили съесть, когда с питанием станет
совсем туго. Когда западоиды смотрят на Россию, они мысленно
видят уже разделанный труп, поэтому не хотят к ней эмоционально
привязываться.
Цивилизация -- это особая траектория, а не особое состояние.
В разные периоды своего существования цивилизация обязана своим
единством разным вещам. В какой-то период христианство, наверное,
играло важную связующую роль в цивилизации, которой принадлежат
современные европейцы и примыкающие к ним, но не в самом начале и
не в текущее время.
Короче, с выражением "христианская цивилизация" надо бороться.
Вместо него следует использовать выражение "цивилизация белой
расы". Белая раса -- это, конечно, не антропологический термин,
зато он отсекает смуглых "европеоидов", к которым относятся,
например, арабы и индусы, но не коренных европейских шатенов и
брюнетов, включая наших любимых ашкенази. Кстати, человеческий
материал цивилизации белой расы больше верит в "научно-техничес-
кий прогресс", чем в Иисуса Христа. А ещё есть мнение (опирающе-
еся на кое-какие факты), что только белая раса и способна вполне
этот "научно-технический прогресс" делать -- в силу генетически
обусловленных особенностей своих мозгов.
* * *
С распределением народов между цивилизациями есть довольно зна-
чительные сложности, потому что оно -- довольно большая абстрак-
ция, которая "ложится" на реальную ситуацию только с натяжками.
Контрастное соприкосновение цивилизаций географически существу-
ет лишь в немногих местах планеты, а в остальных мы имеем дело по
большей части с цивилизационным континуумом, который обеспечива-
ется наличием множества переходных обществ, нередко отличающихся
относительной толерантностью в вопросах верований и характеризу-
ющихся промежуточным типом культуры.
К примеру, на границах зоны исламской цивилизации и зоны циви-
лизации белой расы расположены такие светские государства с ис-
ламской культурой, как Турция, Азербайджан, Узбекистан, Таджикис-
тан, Кыргызстан. их обитатели вынуждены (или находят выгодным)
сосуществовать с представителями цивилизации белой расы и вынуж-
дены проявлять толерантность к европейскому, иначе они создадут
себе ненужные сложности.
Западноевропейцы уже почти во всех своих странах вынуждены про-
являть толерантность к исламскому, потому что уже почти все евро-
пейские страны являются переходными обществами: с многочисленными
смешанными браками и т. п.
Человек переходного общества не может верить в двух единых
богов сразу, но он может не верить ни в одного из них либо верить
в то, что это на самом деле один и тот же бог, а также спокойно
относиться к тому, что другие люди отдают предпочтение другой
обрядности или что они глубоко заблуждаются в отношении бога,
чем, может быть, вредят себе -- и только себе.
Хантингтон, к примеру, пишет о стремлении сингапурцев стать
культурно самостоятельным обществом -- с европейскими научно-
техническими достижениями, но не вполне с "европейскими ценнос-
тями".
Сингапурцы (и не только они, а и все "малые драконы" Юго-Вос-
точной Азии) принадлежат ДВУМ цивилизациям сразу -- по материаль-
ному компоненту жизни и политическому устройству -- "западной",
по бытовым традициям и набору культурных символов -- "юговосточ-
но-азиатской".
* * *
Картина конфликтов в мире определяется не столкновеним цивили-
заций, а мозаикой столкновений, в которой задействованы цивилиза-
ции, расы, этносы, религиозные общности, государства, социальные
классы. В одних местах обостряются межцивилизационные конфликты,
в других -- межрасовые, в третьих -- межэтнические и т. д. Обычно
цивилизация борется с цивилизацией, раса -- с расой, этнос -- с
этносом и т. д., но эта закономерность иногда нарушается. Совпа-
дения этнических границ с государственными почти не имеют места.
На территории государства могут проживать даже этносы, принадле-
жащие разным цивилизациям. Пример -- Болгария с её 10% турецкого
населения и 5% цыганского. Даже один этнос, как ни странно, может
делиться между цивилизациями. К примеру, белорусы и украинцы --
частью "западники", частью -- "восточники".
Место людей в системе производства и распределения благ, то
есть классовая принадлежность, имеет некоторую значимость в фор-
мировании отношения людей к тем или иным политическим обстоятель-
ствам (хотя и не такую большую, как во времена, когда марксизм
был в моде). Бедные мусульмане разных недоразвитых стран солида-
ризуются между собой в своём отношении к американцам не только
потому, что являются мусульманами (ислам распространён и в США),
но и потому что находятся по отношению к США в одинаковом эконо-
мическом положении.
Наконец, довольно важным в формировании политических предпочте-
ний является деление людей на психические типы. В каждой цивили-
зации есть полный спектр психических типов, хотя распределение
людей между психическими типами несколько различается. И в разных
цивилизациях придаётся значение разным человеческим качествам.
Человек может по крови и воспитанию принадлежать одной цивилиза-
ции, а по наклонностям тяготеть к другой (кстати, таким вот обра-
зом появляются, к примеру, белорусские самураи). И человек может
найти "родственную душу" в представителе другой цивилизации, дру-
гой расы, другого этноса, другого социального класса и пожелать
солидаризоваться с другим человеком по причине обнаруженного
духовного родства -- и иногда даже пойти при этом против опреде-
ляемых какими-то другими признаками "своих".
В общем, хотя "столкновение цивилизаций" и имеет место, оно не
есть подоплёка мировой политики, а всего лишь одна из разновид-
ностей (и отнюдь не доминирующая) множества всяких столкновений в
человечестве, порождаемых умственной недостаточностью человечес-
кого большинства.
Писатель Иван Алексеевич Бунин (1870-1953) привлёк меня откро-
вениями о русской революции и русских литераторах: двух загадках,
над которыми я тщетно напрягаю мозги.
Если судить по всяким высказываниям Бунина, был он человек ве-
рующий, что для интеллектуала конца XIX, начала XX века означало:
абсурдист, в лучшем случае самозабвенный позёр.
Положительное у Бунина -- описание сущности и причин революции.
Правда, чётко он этого не выразил, а размазал по десяткам мест,
но мне всё равно понравилось.
Неприязнь к Бунину у меня в первую очередь классовая: к челове-
ку, который ещё до революции успел 12 раз побывать в Стамбуле, не
будучи ни моряком, ни проводником Восточного экспресса, у меня
иного отношения быть не может (наверное, в какой-то из своих про-
шлых жизней я был горьковским босяком или еврейским революционе-
ром).
Далее, замашки Бунина. Перекантовываясь в 1919-1920 гг. в Одес-
се, Бунин, вряд ли жировавший на писательские сбережения, ходил,
тем не мнеее, бриться в парикмахерскую. Но, может, у него от хро-
нической ненависти к большевикам руки слишком дрожали...
А ещё Бунин был весь в евреях. Я давно уже не антисемит (таки
вылечился), но указанное обстоятельство не могу не отметить,
потому что оно очень уж сильно бросается в глаза. Не могу понять,
как же это так у него получилось: с умыслом или само собой. Из
"Окаянных дней":
"Коган рассказывал мне о Штейнберге..." (19 февр. 1918 г.)
"Встретил Л. И. Гальберштата (бывший сотрудник 'Русских Ведо-
мостей', 'Русской Мысли')." (15 апр. 1919 г.)
"Был у Юшкевич. Очень боится еврейского погрома. Юдофобство в
городе лютое." (28 апр. 1919 г.)
"Были у Варшавских." (3 мая 1919 г.)
"Были у В. А. Розенберга." (4 мая 1919 г.)
"Перед вечером встретил на улице знакомого еврея (Зелера,
петербургского адвоката). (...) Вечером у В. А. Розенберга." (10
июня 1919 г.)
"Вечером с проф. Лазурским был в синагоге." (19 ноября 1919 г.)
"После обеда у Щ. Там Лурье, Кауфман." (19 июня 1919 г.)
И т. д. Кажется, именно Бунин (или Куприн? -- я их путаю)
говорил, что каждый российский еврей -- прирождённый русский
литератор. Теперь мне думается, что если он это и говорил, то --
с ВОСТОРЖЕННОЙ интонацией. В общем, получение Буниным Нобелевской
премии по литературе было событием почти неизбежным.
Впрочем, был в жизни Бунина и следующий эпизод (www.jewish.ru,
ст. "Еврей и русский литератор" Валентина ДОМИЛЯ):
"Иван Бунин в целом был против еврейских погромов, которые
возмущали его.
20 октября 1919 года в одесской газете 'Южное слово' Бунин
писал:
'Опять еврейские погромы. До революции они были редким, исклю-
чительным явлением. За последние два года они стали явлением
действительно бытовым, чуть ли не ежедневным. Это нестерпимо.'
Неделю спустя газета 'Одесские новости' опубликовала выдержки
из антисемитской статьи писателя Ивана Наживина:
'Погром дела не решает, не может решить -- надо общими силами
придумать решение человеческое, более разумное, более целесооб-
разное. И я ... не вижу пока другого выхода, как признание евреев
подданными иностранной державы и вытекающее отсюда, с одной
стороны, освобождение их от всяких обязанностей по отношению к
России, но с другой стороны, и ограничение их прав на вмешатель-
ство в русскую жизнь.'
Наживина единодушно осудили газеты разных направлений. Бунин
тоже возмутился (...) тем, что 'этого человека ... начинают
зло, грубо, самым непристойным образом травить ... поносить его
по левогазетному шаблону, называть его "лысой душой"'.
Соболь обратился к Бунину с открытым письмом:
'Многоуважаемый Иван Алексеевич!
Когда в 'Свободной России' появилась отныне знаменитая статья
И.Наживина, ... я лично совершенно спокойно прошел мимо это
статьи. Она меня не поразила. Не задела, ибо очень просто сказала
мне о простом -- о том, что еще один русский литератор не смог
стать выше ходячего уличного мнения о еврейском кагале, о еврейс-
кой зловредности, что еще одного русского интеллигента ударила
мутная волна, озлобила и поместила на одну доску с любым мещани-
ном, для которого Шульгин образец государственного мыслителя, а
Пуришкевич -- пророк. ...
Но когда на защиту Ивана Наживина встает Иван Бунин, когда Иван
Бунин берет под свое покровительство Ивана Наживина, тогда уже
нельзя, немыслимо пройти спокойно, тогда уже ум и душа в волнении
и ждут ответа, хотя бы на один недоуменный вопрос:
- Кого защищает Иван Бунин? Писателя Наживина, будто ни за что ни
про что оскорбляемого...(...)
Но я не только еврей, я и русский литератор, и когда виднейший
русский писатель Иван Бунин, отвечая авторам статьи о Наживине,
чья национальность ему известна, пишет: "Не смей ругать Фому в
его дому", -- я хочу, я смею, и это мое право, спросить Ивана
Алексеевича Бунина:
- Как же, Иван Алексеевич, вы прикажете быть мне, русскому
писателю и еврею?'
Судя по всему, Бунин испугался. Он понял, что обрушившаяся на
него со всех сторон нелицеприятная критика отражается на его
имидже большого русского писателя и демократа.
Письмо Соболя было всего лишь эпизодом. Возможно, оно оказалось
пресловутой последней каплей.
Как бы там ни было Бунин, уняв гордыню, обратился к Овсянико-
Куликовскому и попросил письмо Соболя не печатать. Редактор внял
Бунину. И статья Соболя была снята с набора."
Короче, Бунина передовая интеллигенция чуть не затравила за "не
смей ругать Фому в его дому". Был ли у него с "Фомой" просто
манёвр или всплеск чувства справедливости, сказать трудно.
* * *
Самое удивительное в Бунине -- настроенность писать гадости о
людях, с которыми пил, ручкался, а то и лобзался. Но может, их
ущербность раскрывалась перед ним лишь постепенно...
Хотя Бунин с неприязнью описывает отклонения от психической
нормы и приличий у Блока, Есенина, Толстого, Горького и др.,
назвать его самого вполне здравым гением не получается: курил,
как урка, в рассказики извращенческую эротику подпускал. А ещё
-- патологическая ненависть к большевикам и революции. Ладно бы
просто неприятие, а то -- настоящая idee fixe. А ещё -- нежелание
работать никем, кроме литератора. Начитавшись его разоблачитель-
ских опусов чуть не до одури, я так и не понял, кто же он был по
изначальной профессии. Про Куприна вот твёрдо знаю, что тот из
офицеров вышел. Чехов работал врачом, даже будучи уже известным
писателем. Горький -- якобы из босяков, Есенин -- якобы из
крестьян, Алексей Толстой -- якобы из аристократов, а этот --
непонятно что: сначала как бы обедневшее дворянство, а потом
почти сразу в известные писатели.
О Бунине как поэте. Стихи у него гладкие, правильные, но не
более того: не впечатляют. Правда, может быть, только потому, что
в школе к ним не приучили. Но я подозреваю, что даже если пере-
рыть всего Бунина, ничего подобного вот этому блоковскому у него
не отыщется:
Ты будешь доволен собой и женой,
Своей конституцией куцей,
А вот у поэта -- всемирный запой
И мало ему конституций!
Бунинские описания природы раздражают своей ненужностью, натя-
нутостью и однообразностью. Закаты, тучки, птички, листва. Луна у
него то жёлтая, то розовая. Наверное, у меня что-то с глазами,
потому что я вижу её только серой с пятнами. А может, я просто
моментов не угадываю. Или не эстет. Даже если и появляется у луны
буроватый, голубоватый или какой-то ещё оттенок, для меня он
ничего не значит (ни чумы, ни перемены погоды), а для Бунина это
-- событие само по себе. А может, у русских писателей соревнова-
ние было такое: кто забористее о тучках выразится.
Помимо указанного, придраться к бунинскому стилю не удалось:
аккуратно писал, собака. Главное, что я вынес из Бунина: просто
"отнюдь" говорить нельзя: надо "отнюдь нет" (потому что иначе,
наверное, могут заподозрить "отнюдь да"). Ну, буду теперь знать,
к кому заглядывать, чтобы подучиться русскому языку.
* * *
Прилив христианских чувств у Бунина (по поводу большевиков):
"Какая у всех свирепая жажда их погибели! Нет той самой страш-
ной библейской казни, которой мы не желали бы им. Если б в город
ворвался сам дьявол и буквально по горло ходил в их крови, поло-
вина Одессы рыдала бы от восторга." (20 апр. 1919 г.)
Можно представить себе, ЧТО вытоврял Бунин, когда ему попадался
под ноги в тёмном переулке тяжело раненный красноармеец...
Вспоминается из Маяковского:
Плюньте в лицо интеллигентской слякоти,
Сюсюкающей о зверствах чека...
* * *
Генетический аспект революции у Бунина:
"Опять какая-то манифестация, знамёна, плакаты, музыка -- и кто
в лес, кто по дрова, в сотни глоток:
- Вставай, подымайся, рабочий народ!
Голоса утробные, первобытные. Лица у женщин чувашские, мордовс-
кие, у мужчин все как на подбор, преступные, иные прямо сахалинс-
кие.
Римляне ставили на лица своих каторжников клейма: 'Cave furem'
['остерегайся бешеного' (?) -- А. Б.]. На эти лица ничего не надо
ставить -- и без всякого клейма всё видно." (25 февр. 1918 г.)
* * *
Бунинское -- и моё -- понимание революции состоит в следующем.
Чтобы люди имели возможность более-менее благополучно жить, тре-
буется определённый общественный порядок. Создавать и поддержи-
вать такой порядок способны только сравнительно немногие индивиды
("высшие"). Большинство ("низшие") в состоянии добровольно под-
чиняться порядку (частью по привычке, частью из страха наказания,
частью в качестве выбора "меньшего зла"). Меньшинство ("отбросы
общества") делать это не способно, и его следует нейтрализовывать
(изолировать, изгонять, истреблять и т. д.) -- ради сохранения
порядка. Порядок может быть очень несовершенен и несправедлив, но
даже такой он лучше беспорядка.
Большинство людей вполне способно к жестокости и бессмысленному
разрушительству, но обычно удерживаемо от проявления этого общес-
твенным порядком. В случае разрушения общественного порядка это
большинство начинает безудержно предаваться своим дурным наклон-
ностям, а люди высшего склада -- делать попытки установления
нового общественного порядка.
"Высших" от "низших " защищает общественный порядок. "Высшие"
живут лучше "низших", поэтому в случае разрушения общественного
порядка "низшие" охотно грабят и уничтожают "высших", чем усугуб-
ляют и продлевают период беспорядка, то есть в конечном счёте
увеличивают собственные трудности.
Иногда общественный порядок намеренно ломают ради установления
другого, якобы лучшего общественного порядка, но преимущества
этого нового порядка вряд ли окупаются потерями беспорядочного
переходного периода.
На этом мои совпадения с Буниным заканчиваются. Дальше я иду
один.
Общественный порядок ломается, когда очень многие существенно
не довольны им. Это не тривиальность, а важная деталь: обществен-
ный порядок существует всё-таки для людей, а не для красоты
схемы. Пока порядком не довольны только немногие, стремящиеся
забраться повыше в социальной иерархии, он в безопасности, и эти
стремящиеся вынуждены устраивать свои дела не через революцию, а
иными способами. Прочность общественного порядка не есть доста-
точный признак его качества: прочным может быть и вредный общест-
венный порядок. Недовольство многих общественным порядком может
проистекать из непонимания его неявных достоинств, а не только из
понимания его недостатков (возможно, кажущихся). Ущербность обще-
ственного порядка может состоять, среди прочего, в том, что на
положении "высших" в нём пребывают (в силу наследования или дру-
гих причин) люди, которые по своим качествам для этого не годят-
ся, и наоборот, на положении "низших" находятся люди, которые по
своим качествам должны быть среди "высших". Обычно угроза
общественному порядку возникает тогда, когда он не в состоянии
обеспечить большинству такие условия существования, какие оно
считает возможным получить при другом общественном порядке.
Если тебя устраивает существующий общественный порядок, заботь-
ся о том, чтобы для большинства других людей, на которых он рас-
пространяется, он был тоже приемлем, иначе рискуешь однажды с ним
распрощаться, как Бунин.
* * *
Бунин о Чехове:
"Я Чехова за то очень многое, истинно прекрасное, что дал он,
причисляю к самым замечательным русским писателям, но пьес его не
люблю, мне тут даже неловко за него, неприятии вспоминать этою
знаменитого Дядю Ваню. доктора Астрова, который все долбит ни к
селу, ни к городу что-то о необходимости насаждения лесов,
какого-то Гаева, будто бы ужасного аристократа, для изображения
аристократизма которого Станиславский все время с противной
изысканностью чистил ногти носовым батистоным платочком."
"Вопреки Чехову, нигде не было в России садов сплошь вишневых:
в помещичьих садах бывали только части садов, иногда даже очень
пространные, где росли вишни, и нигде эти части не могли быть,
опять-таки вопреки Чехову, как раз возле господского дома, и
ниего чудесного не было и нет в вишневых деревьях, совсем некра-
сивых, как известно, корявых, с мелкой листвой, с мелкими цветоч-
ками в пору цветения..." И т. д. ("Автобиографические заметки")
Когда человек хочет придраться, повод всегда находится:
деревья корявые, листва мелкого формата, а цветочки -- не разгля-
деть без очков. Бунин корчил из себя тонкого знатока природы и не
менее тонкого стилиста. Между тем, корявость бывает очень живо-
писной, листочки годятся не только на подтирку, а мелкие цветочки
имеют обыкновение брать количеством, так что пчёлы обычно не жа-
луются. Но эстет Бунин, наверное, хотел видеть на ветках что-то
не меньшее, чем у лопухов, поэтому от вишен он всякий раз раздра-
жался, а если из вежливости приходилось есть их плоды, он демонс-
тративно давился ими и потом иронично поминал Чехова.
* * *
Бунинская "социальная критика" привлекает искренностью, недип-
ломатичностью, неизбитостью, настроенностью смотреть в корень.
Бунин в ней таки рисуется, но не очень много. И он умеет думать и
подмечать. Мышление его не загнано в партийные рамки. Читать
злобные опусы Бунина интересно. Бунин не то чтобы очень глубок,
но и не мелок. Правда, довольно порчен. В отношении к русской
революции он -- возмущённый барин, которого взбунтовавшийся плебс
лишил возможности эстетствовать за хорошие деньги и плескаться в
славе.
* * *
О Бунине в "Дневнике" Корнея Чуковского:
"Бунин в то время только что был сделан почётным академиком --
и в благодарность решил поднести Академии словарь 'матерных слов'
-- и очень хвастал этим словарём в присутствии своей жены..."
(8 нояб. 1928 г.)
"Муромцев рассказывает о Бунине. Когда Б. пишет, он ничего не
ест, выбежит из кабинета в столовую, пожуёт механически и обратно
-- пишет, пишет все дни. Революция ему ненавистна, он не мог бы и
дня выжить при нынешних порядках. Вывез он из деревни мальчишку,
чтобы помогал ему собирать матерные слова и непристойные песни,
мальчишка очень талантлив, но жулик, стал потом токарем, потом
спекулянтом, часто сидел в тюрьме." (10 нояб. 1928)
Роман Александра Степанова "Порт-Артур" пользуется неизменной
популярностью у российской патриотической общественности, несмот-
ря на некоторые литературные слабости, мелкие отступления от "ис-
торической правды" и двух выдуманных евреев в качестве вполне
положительных, хотя и второстепенных героев.
Роман бесхитростный, с довольно многочисленными дефектами
стиля, которые не были вычищены редакторами то ли из-за дурного
влияния пролетарского происхождения на уровень владения русским
языком, то ли из зависти к мощному писателю, нашедшему себе при-
личную тему.
Степанов -- не великий художник слова, но в условиях нехватки
великих художников слова именно он более-менее заделал одну дырку
в русской культуре, а именно рассказал читающим массам про
Порт-Артур. Правда, не то чтобы была совсем уж дырка: некоторые
участники событий таки оставили мемуары:
. . .
Кстати, сотрудник порт-артурской газеты Нежин показан в романе
законченным ничтожеством. Конкурент? Честно говря, я бы с более
сильным интересом почитал не этот роман, а непосредственно
воспоминания участников обороны, пусть и корявые.
Роман "Порт-Артур" -- вполне читабельный для средних умов типа
моего: не отягощённый квазифилософскими рассуждениями, нудными
картинами природы и заискиваниями перед ВКП(б). Среди царских
офицеров в нём сволочами оказываются только немногие. Отрадно,
что даже немецкие офицеры русской армии показаны в романе по
большей части вполне приличными людьми и хорошими вояками. Вооб-
ще, в романе радует отсутствие большевистского щёлкания зубами по
отношению к классовым врагам невысокого ранга. Там даже не выве-
дено ни одного социал-демократа. Зато тепло изображены офицеры
"кавказской национальности" и даже выведены два вполне достойных
офицера-поляка. А один из главных героев носит литвинскую шляхет-
скую фамилию Борейко. Империя завораживала.
Впрочем, даже японцы местами показаны в романе вполне приличны-
ми людьми: вежливыми и храбрецами. Ну, резали они китайцев нещад-
но, роман про это не молчит, но по нынешним временам это резание
уже как-то и не шокирует.
А главное -- в романе есть ВОЙНА, подробно представленная со
всяких её сторон.
Озадачивает только образ Александра Васильевича Колчака.
* * *
Сложилось впечатление, что японская разведка работала в то
время превосходно (во всяком случае, много лучше, чем русская
контрразведка). И русский флот сильно страдал, и сдали в конце
концов крепость благодаря проискам безвестных японских Рихардов
Зорге.
* * *
Мины в те славные героические времена летали по крутой траекто-
рии, плавали на одном месте или вдогонку за кораблями, в пещерах
под землёй подкладывались под крепостные сооружения и даже скаты-
вались на врагов с горок ("шаровые мины"). Слово было какое-то
заезженное, как будто трудно было придумать что-то ещё. Потом,
слава Богу, вошла в обиход "торпеда", и напряжённая лингвистичес-
кая обстановка несколько разрядилась. Будь моя воля, я бы исполь-
зовал "мину" только в смысле "скрытое взрывное устройство", но
как раз в этом смысле её в эпоху "международного терроризма"
использовать перестали. Точнее, военные и партизаны по-прежнему
при всяком удобном случае устанавливают противопехотные и проти-
вотанковые мины, но когда приблизительно то же самое делают "меж-
дународные террористы", эти штучки уже называются "взрывными
устройствами". Как если бы кое-кому мозги поотшибало.
* * *
Адмирал Макаров пожадничал издать своё пособие по морской так-
тике на собственные кровные адмиральские деньги, а всё пытался
сделать это за счёт Адмиралтейства. А оно тоже стремилось сберечь
народную (казённую) копейку. Из-за такой вот их крестьянской
бережливости отчасти и терпел российский флот обидные поражения в
русско-японской войне. Не надо было экономить на книгах.
* * *
Если смотреть с моего плохо плавающего дивана, гибель адмирала
Макарова видится следствием его собственной небрежности, неспо-
собности элементарно предвидеть, поиграть за противника. Разуме-
ется, на всякого мудреца довольно простоты.
* * *
Из романа "Порт-Артур" я узнал, что гибель "Варяга", получает-
ся, была на самом деле вовсе не геройская, а заурядная, утилитар-
ная (а с учётом того, что японцы его вскоре подняли и отремонти-
ровали, так, наверное, даже не очень результативная). Геройским
был предшествовавший затоплению крейсера "Варяг" неравный бой, в
котором у "Варяга" на подхвате была канонерская лодка "Кореец".
В общем, знаменитая песня про "Варяг" существенно врёт. А про
геройского "Корейца" он и вовсе умалчивает (может, потому что не
"Русич"). Ну и как её после этого петь? Мне-то всегда виделись
яростные русские моряки, которые стреляли по врагам с уже тону-
щего крейсера. Отвергшие предложение сдаться. Я порой чуть не
рыдал от всего этого. А они, оказывается, просто сошли на берег в
ближайшем порту, а крейсер взорвали. И геройскую канонерскую
лодку тоже. Собственно, советские энциклопедии про это не умалчи-
вали, и я -- припоминаю -- даже когда-то уже читал про это. Но на
слуху всё-таки не энциклопедии, а песня.
А может, и Стенька Разин княжны в набежавшую волну на самом
деле с челна не бросал, а просто придушил где-нибудь на берегу?
* * *
Прозвище "самотопы", которое в романе дал русско-немецким рос-
сийским морякам алкоголик генерал Никитин, точно, хотя и односто-
ронне, представляет манеру действия российского флота в той не-
удачной войне: чуть что -- геройски самозатапливались. И всегда
вроде как убедительные основания для этого были.
* * *
У Александра Степанова очень приличная биография: сын русского
офицера, участник описанных событий, был серьёзно ранен, окончил
Петербургский технологический институт, Первую Мировую войну про-
вёл на фронте, далее воевал в Красной Армии, а потом очень много
лет работал инженером.
* * *
Ближайшая аналогия роману "Порт-Артур" -- книги Валентина
Пикуля ("Баязет" и др. ). Да, Пикуль несколько политературнее, но
Пикуль ведь только литературой и занимался, с младых ногтей отта-
чивал перо.
* * *
Если вычистить в этом романе дефекты стиля (а их не так уж
много), то о произведении в целом можно будет сказать: отлично,
так и надо писать, это не претенциозная муть, вроде "Тонкой
красной линии" Джеймса Джонса.
Сталинскую премию роман получил вполне заслуженно: видно, не
всегда давали её пропагандистам партийной политики.
Уж не знаю, с кого брал Степанов такой хороший пример. С Нови-
кова-Прибоя, наверное. Может быть, чуть-чуть с Льва Толстого
времён "Севастопольских рассказов", но только не времён "Войны и
мира" (с "Войны и мира" брал пример Джеймс Джонс).
Показательно, что у Степанова остались неопубликованными "хра-
нящиеся в архиве писателя" "Записки гвардейца", повести "Поход в
Восточную Пруссию" и "Артиллеристы".
* * *
О евреях в романе. Это высоконравственная продажная женщина
Рива, которая в конце концов крестилась и вышла замуж за русского
офицера, и старательный "артельщик" (завхоз) артиллерийской бата-
реи Заяц. Из их наличия в произведении можно заключить, что либо
Степанов -- полуеврей, либо был женат на еврейке, либо просто
очень хотел напечататься, либо... ну, что-нибудь ещё из этого
ряда.
* * *
По другим источникам, Александр Колчак во время русско-японской
войны командовал миноносцем "Сердитый", совершил ряд атак на
эскадру противника и даже потопил японский крейсер 'Такосаго'.
В интернете о Колчаке (из дискуссии, устроенной ...):
"Колчак собирался воевать в английской армии на месопотамском
фронте. Добрался только до Сингапура. Там ему популярно объясни-
ли, что бездарные моряки им не нужны, а лучше вот давай шуруй в
Россию. И привезли его. И начал Колчак с госпереворота, между
прочим. И расстреляна была куча народа. Через месяц восстали про-
тив диктатуры Колчака местные жители. Не большевики. И расстрели-
вали поначалу не большевиков. Колчака на допросах не случайно
спрашивали об отношениях с Распутиным. Икона у него была от Рас-
путина, а не от Николая II... Колчак, опираясь на 60 тысяч чехов,
на 75 тысяч японцев, 10 тысяч американцев, воевал с ними против
кого? Против русских людей! Чехи, когда восстали, захватили золо-
той запас России. А когда Колчак вспомнил об этом золоте, он не
спросил чехов: куда делась половина? Это его не волновало, потому
что вторую половину он отправил в Японию. И после этого он --
горячий патриот России?" (Ю. Жуков)
"Он ведь был неврастеником. Например, в бытность молодым офице-
ром он отличался необычайно жестоким отношением к нижним чинам.
Был случай, когда не были подняты из воды немецкие моряки с по-
топленного Колчаком судна. Колчак бросил немцев в море и ушел! И
даже среди кондовых белогвардейцев были люди, которые в своих ме-
муарах назвали этот случай 'военным преступлением'." (Д. Козлов)
* * *
В романе много пьют. Даже больше, чем курят. На средство анти-
алкогольной пропаганды он не потянет никак. Я думаю, что даже
наоборот. Нет, я понимаю, что это "правда жизни" и т. п., но если
в романе полно выдуманных персонажей, то почему хотя бы одного из
них -- более-менее положительного -- нельзя было представить
категоричным противником попоек?
* * *
Как надо строить и оборонять крепости.
1. Все военнослужащие -- в защитных касках на головах.
2. Для наблюдения за противником используются перископы.
3. Артиллерия находится по преимуществу на закрытых позициях.
4. Место размещения каждого орудия защищено со всех сторон
как минимум от осколков и пуль.
5. Место размещения каждого стрелка защищено с большинства
сторон как минимум от осколков и пуль.
6. Большинство военослужащих основную часть времени пребывает
глубоко под землёй.
7. Подземные помещения вентилируются.
8. В подземных помещениях имеются запасные выходы, наборы
шанцевого инструмента для разбирания завалов, запасные
электрические фонари.
9. Все подземные помещения связаны между собой под землёй.
10. Все крупные помещения имеют перемычки, препятствующие разлёту
осколков и распространению взрывной волны.
11. Все неиспользуемые амбразуры закрываются броневыми щитами с
узкими щелями для наблюдения. Щели тоже закрываются.
12. Имеется запас цемента, песка, арматуры, кирпича, инструмента
для быстрой ликвидации повреждений.
13. Основная часть боеприпасов хранится глубоко под землёй,
причём рассредоточенно.
14. Орудия и их позиции по возможности приспособлены для стрельбы
по любым направлениям, какие могут потребоваться.
15. Обеспечена возможность быстрого перемещения орудий с позиции
на позицию.
16. Форты приспособлены для круговой обороны и для взаимной
поддержки.
17. Форты приспособлены для уничтожения солдат противника, про-
никших на их территорию: имеются многочисленные защищённые
огневые точки, обеспечивающие обстрел территории фортов
изнутри их.
18. Предусмотрена возможность захвата части форта противником,
то есть конструктивно обеспечены условия для круговой обороны
отдельных частей форта.
19. В фортах имеется избыток помещений, позволяющий размещать до-
полнительные запасы, дополнительный личный состав, переходить
из повреждённых помещений в неповреждённые.
20. Выходы из форта размещаются и оформляются так, чтобы против-
нику было затруднительно обстреливать, разрушать, атаковать
их.
21. Диверсионное проникновение в форты должно быть очень затруд-
нено. Достигается это использованием вертикальных высоких
стен, водных преград, колючей проволоки, мин, сигнализации,
скрытых постов наблюдения.
22. Для защиты от боевых горючих жидкостей используются термо-
стойкие занавесы, держатся наготове средства тушения: песок
и пр.
Книга Марка Солонина "22 июня. Анатомия катастрофы" в целом
читабельна, хотя и бедна на выводы и вдобавок отличается патоло-
гической неприязнью к Сталину, КПСС, Советскому государству. Она
полезна как сборник фактов и некоторых элементарных обобщений, но
не более того. Что и как надо улучшить, она не предлагает.
* * *
Владимир Резун почему-то фигурирует как говно, а Марк Солонин
-- как авторитетный историк, хотя по образованию и по начальному
роду занятий он инженер. Впрочем, книга Солонина -- только ещё
одно свидетельство преимущества технического образования перед
"гуманитарным", когда дело касается исследования общества. Но
Солонину техническое образование местами не помогло.
* * *
Резюмируя Солонина:
1. В нападениии немцев 22 июня 1941 года не было даже тактической
внезапности. Его в основном ждали -- и именно 22 июня. Пробле-
ма была в том, что не достаточно было привести войска в боевую
готовность и развернуться на местности: надо было развернуться
там, где немцы наступали. Но русские собирались сами наступать
не там, где немцы, а в несколько других местах. Просто насту-
пать по старым планам в ответ на нападение немцев русские мог-
ли, но опасались немцев в своём тылу, из-за чего было стремле-
ние передвинуть часть сил и сначала перекрыть пути немецкого
наступления.
2. Силы немцев оценивались завышенно: не представлялось, что они
осмелились напасть, будучи значительно слабее Красной Армии.
Завышенная оценка сил немцев приводила к неадекватным реакци-
ям: к ненужной переброске сил и преждевременным отходам.
3. Немцы как начавшие войну захватили инициативу, из-за чего
сложность разгадывания намерений противника и переброски сил
для срыва этих намерений лежала в основном на русских.
4. Русские чувствовали свою традиционную неполноценность по срав-
нению с немцами, усиленную огромными военными успехами Гитлера
в Европе.
5. Офицерский корпус Красной Армии был мало способен к ведению
войны в трудных условиях: без глубоких традиций, недостаточно
подготовленный в отношении общего образования, морально разло-
женный привилегированным положением в обществе.
6. Значительная часть народа ненавидела сталинский режим и,
будучи призванной в армию, отказывалась воевать за него и при
случае охотно дезертировала, сдавалась в плен, переходила на
сторону немцев.
Всё это так, но не вполне. Успешно воевали и при указанных
трудностях. Было помимо них ещё кое-что. ОСНОВНАЯ причина катаст-
рофы, на мой взгляд, -- это психологическая и диспозиционная не-
подготовленность русских к возможному превентивному нападению
немцев во время собственных приготовлений русских к развязыванию
войны. То есть, недоработанный ОРГАНИЗАЦИОННЫЙ (а вовсе не поли-
тический) элемент военной деятельности. Основная вина за это --
на начальнике Генерального штаба Красной Армии, известном военном
писателе Б. М. Шапошникове.
Что надо было делать руководству Красной Армии в ситуации, ка-
кая возникла 22 июня 1941 г., с учётом всех недоработок Шапошни-
кова? Немедленно наступать сообразно имевшимся планам нападения,
оставляя второму эшелону проблему непосредственного противодейст-
вия наступающим немцам. До 4 часов утра 22 июня надо было гото-
виться к наступлению, после 4 часов утра -- наступать. Тогда при
самом худшем развитии событий русские оказались бы всего лишь в
одинаковом положении с немцами: с вклинившимся на их территорию
противником, с перерезанными линиями снабжения.
Надо было если не наступать, то хотя бы не маневрировать с
таким размахом, какой имел место. Солонин описывает, как танковые
дивизии метались в поисках противника, напрасно сжигая топливо,
ломая технику, утомляя солдат. Вместо этого надо было перекрывать
дороги, по которым было возможно снабжение наступавших немцев, и
просто окапываться и ждать там хотя бы неделю или две, нуждаясь в
подвозе только воды и пищи.
* * *
Солонину в качестве основной причины катастрофы 1941 года
видится ненависть народа к сталинскому режиму. Но в какой степени
ужасы Советской власти были проявлениями русской натуры, в какой
-- еврейской, в какой -- "азиатской" и в какой -- коммунистичес-
кой? Далее, в какой степени сам коммунизм был порождением еврей-
ства или чего-то ещё? Разобраться с этим много сложнее, чем с
причинами поражений Красной Армии в 1941 году.
Я допускаю, что гнусности сталинистов хотя бы отчасти не явля-
ются чем-то специфически коммунистическим, русским, еврейским,
азиатским, а представляют собой результат раскрытия потенциала
гнусностей любого не очень хорошего общества и отмечаются у мно-
гих народов. Если каких-то разновидностей гнусности у коммунистов
и у русских, возможно, было местами больше, чем у других, то ведь
каких-то других разновидностей гнусности у них было, возможно,
местами меньше, чем у других: точное измерение в этом деле очень
затруднительно.
Практические выводы из Солонина: сталинизм -- бяка, послеста-
линский советский социализм -- тоже бяка, хотя и меньшая (без
массовых репрессий). Выводы эти, конечно же, очень интересны, но
сложность в том, что у альтернатив тоже есть пороки, хотя частью
и другие.
Кстати, я в принципе не против массовых репрессий: иногда без
них невозможно выстроить и сохранить нужный большинству порядок в
обществе, поэтому я против только репрессий абсурдных и осуществ-
ляемых в дурных целях.
* * *
По-видимому, еврейское происхождение существенно мешает некото-
рым авторам трезво думать о социуме.
У Солонина:
"Власти и народ Дании спасли практически всю еврейскую общину
своей страны, переправив по морю 8 тыс. человек в нейтральную
Швецию." (стр. 426)
Это к тому,что, в отличие от поляков, украинцев, белорусов,
латышей и литовцев, охотно выдваваших евреев немцам и даже участ-
вовавших в акциях массового уничтожения евреев, датчане -- очень
гуманные люди. Правда, довоенное население Дании было около 3,5
млн человек, то есть 8 тысяч евреев в этом море датчан составляли
каплю в 0,2% (о таком количестве евреев белорусы XVIII-XX вв.
могли только мечтать). Иными словами, очень многие из датчан этих
евреев в глаза не видели и уж тем более с ними не сталкивались.
И, кстати, ПОЧЕМУ в богатой, благодатной, доброй к евреям Дании
жило так мало евреев, а в злобной к евреям Польше и т. п. -- так
много? Да всего лишь потому, что из Дании их однажды "попросили",
а в Польше и т. п. их после этого приняли. Марк Солонин, по-види-
мому, не очень хорошо ориентируется в "еврейском вопросе": еврей
в рецессивном состоянии и еврей в доминантном состоянии -- это
два разных еврея. Солонин пишет: "В городах и местечках Восточ-
ной Польши евреи составляли 25-35% населения." (стр. 431). Но он
почему-то умалчивает о том, что в Белоруссии было то же самое и
что даже сами евреи не всегда такое выдерживают и стараются куда-
нибудь съехать: из Барановичей -- в Москву, из Израиля -- в США.
Солонин обвиняет сталинистов в том, что те не приняли мер к
эвакуации еврейского населения из западных районов страны:
"По сей день не обнаружено ни одного документа, ни одного сви-
детельства того, что советское правительство хотя бы искало пути
спасения тех своих граждан, которых в условиях оккупации ждала
не тяжёлая, безрадостная голодная ЖИЗНЬ, а жестокая и неминуемая
СМЕРТЬ." (стр. 423)
Правда, по сей день также не обнаружено "ни одного документа"
нацистов, излагающего план "окончательного решения еврейского
вопроса". И до начала "русской кампании" массовое истребление
ервеев не проводилось, так что не было основы для экстраполяций.
Но самое важное -- это то, что избирательная эвакуация евреев,
скорее всего, привела бы к вспышке евреененавистничества, и воз-
мущённые народные массы начали бы инициативно уничтожать евреев
по обе стороны фронта. Почему Солонин не видит этого в упор?
Потому что в еврейском мозге, когда дело касается "еврейского
вопроса", способность к сложной интеллектуальной деятельности
обычно почти полностью отключается и начинают переть эмоции. Ну,
такова особенность еврейского мозга. Надо просто считаться с нею,
а не требовать от её носителей того, к чему люди не расположены
ОРГАНИЧЕСКИ.
Солонин:
"...само утверждение о 'засилье евреев' в органах советской
власти и НКВД к концу 30-х голов не соответствовало реальным
фактам. Да, действительно, в годы революции и Гражданской войны
(1917-1921) доля евреев в руководстве левых экстремистских орга-
низаций (большевиков, эсеров, анархистов) была непропорционально
велика. Выжившие в огне Гражданской войны 'кадры' перешли затем
на руководящие должности в партийном и советском аппарате, в ор-
ганах ВЧК-ГПУ. После Большого Террора 1937-1938 г. ситуация ради-
кально изменилась." (стр. 430)
У Солонина прямо не говорится, но из его текста следует, что
евреи стали жертвами и "Большого Террора" тоже. На самом деле в
период "Большого Террора" в репрессивных органах и руководили, и
просто "работали" в "непропорциональном" количестве именно евреи,
а убраны были эти евреи из "органов" уже в процессе сворачивания
репрессий. И было бы странно ожидать от русских, украинцев,
белорусов и пр., чтобы они всего за несколько лет забыли, КТО
осуществлял репрессии. А ещё ведь были живы очень многие видевшие,
КТО и КАК делали революцию и вели Гражданскую войну, так что для
ненависти к евреям хватало оснований и без "Большого Террора"
1930-х.
Солонин:
"То, что абсолютное большинство жертв геноцида не имели ничего
общего с карательной системой НКВД, да и внешне совершенно не
походили на 'жируюзщее начальство', не смущало ни гитлеровцев, ни
их пособников, но (что самое главное и трагичное) рядовых обыва-
телей." (стр. 432)
Марк Солонин по сути обозначил, но не рискнул чётко назвать, а
пришпилил к "22 июня" ещё одну, мягко говоря, очень сложную тему:
массовое уничтожение ервеев на занятых нацистами "восточных" тер-
риториях было в значительной степени делом рук не нацистов, а
местного населения, которое занималось этим частью из-за того,
что пошло служить к нацистам (чем обрекло себя на необходимость
выполнять "служебный долг"), частью по собственным мотивам (кото-
рые, впрочем, подвигали и на службу нацистам). Вторая Мировая
война -- это несколько войн в одной упаковке. Одна из этих неоче-
видных войн -- война славян с евреями (когда убивают или хотя бы
помогают другим убивать в большом количестве, это именно война).
Солонин:
"К сожалению, есть и документы, и факты, и чудом выжившие сви-
детели таких зверств, которые просто не укладываются в человечес-
кое сознание. Именно палачи и изуверы из числа бывших советских
граждан внесли в дело 'окончательного решения еврейского вопроса'
ту страсть, которой были лишены служащие бездушной машины
гитлеровского государства.
4 июля 1941 г. латышские националисты в г. Рига согнали в сина-
гогу и заживо сожгли 500 человек, в Каунасе 4000 евреев были за-
биты ломами или утоплены, 10 июля в западно-белорусском местечке
Едвабне (ныне это территория Польши) местные жители после много-
дневных пыток и издевательств заживо сожгли 1600 евреев. Часто
местные 'активисты' спешили взяться за такую 'работу', от которой
на начальном этапе войны отказывались сами немцы. Так, первый
массовый расстрел малолетних еврейских детей на Украине был
произведен 19 августа под Белой Церковью силами местной полиции.
6 сентября 1941 г. зондеркоманда СС, уничтожив в Радомышле 1100
взрослых евреев, поручила украинской полиции убить 561 ребенка.
Садистский 'энтузиазм' был столь велик и заразителен, что 24
сентября командующий Группой армий 'Юг' фельдмаршал Рундштедт
издал приказ, запрещающий военнослужащим вермахта 'участвовать в
эксцессах местного населения...'. Но даже не эти ужасающие
события следует рассматривать как главные различия в практике
осуществления Холокоста на советской земле и в Западной Европе.
Принципиально важно отметить, что на Западе геноцид евреев
скрывали, а на Востоке -- настойчиво демонстрировали. Почему?"
(стр. 428)
Наверное, дело было не только в кровожадности славян и примк-
нувших к ним латышей и литовцев. Но по Солонину выходит, что оно
было именно в кровожадности. А ещё, наверное, в эгоизме, низости,
зависти, стремлении нажиться за чужой счёт. В общем, исключитель-
но в человеческих качествах этих людей.
Солонин:
"Строго говоря, палачи и их активные пособники составляли самое
большее 2-3% от общей численности взрослого населения оккупиро-
ванных районов СССР. Не следует забывать и о том, что нормальные
люди были лишены возможности выразить им хотя бы моральное осуж-
дение -- каратели были вооружены и опирались на поддержку всей
военной машины гитлеровской Германии. Однако было бы неуместным и
фальшивым упрощением реальной ситуации утверждать, что позиция
большей часть населения была нейтральной. И дело не только в том,
что отсутствие простого человеческого сочувствия (тем более --
насмешки и глумление со стороны недавних соседей, сослуживцев,
учеников) буквально ошеломило евреев, лишило многих из них воли к
жизни и сопротивлению. Значительная часть населения, хотя и не
участвуя непосредственно в убийствах, спешила занять 'освободив-
шуюся жилплощадь', охотно наживалась на грабеже еврейского иму-
щества, на мародерской 'торговле', когда за кусок хлеба выменива-
лись фамильные драгоценности. Появились даже люди новой профессии
-- так называемые 'шмальцовники'. Так прозвали охотников за евре-
ями, которые, обнаружив скрывающихся, вымогали у них выкуп за
недонесение. Затем, отобрав у жертвы все, что возможно ('вытопив
смалец'), они выдавали евреев оккупационным властям." (стр.
433-434)
Так чего доброго можно договориться и до обязанности белорусов
возвратить присвоенную еврейскую собственность и выплатить евреям
компенсацию.
В общем, Марк Солонин очень силён лишь как разоблачитель стали-
низма, социализма и русской бестолковости и лживости, а для дела
просветления и спасения еврейского народа он совершенно бесполе-
зен. Не дешёвка, но и не гигант. Он интересен как выразитель
ЕВРЕЙСКОГО взгляда на события.
* * *
Еврей Солонин пошёл в пролом, сделанный "нашим" славянским
Резуном (правда, похожим на Резника), то есть проявил приписыва-
емую евреям творческую вторичность. А поскольку Солонин избежал
ответа на вопрос, планировал ли Сталин напасть первым, то проявил
ещё и еврейскую осторожность. Поэтому Солонин ходит в историках и
авторитетах, а Резун -- в псевдоисториках и ничтожествах. Новое
у Солонина (по крайней мере, в русскоязычной массовой литературе)
-- это рассказ о массовом содействии славян немцам в разрешении
"еврейского вопроса" на оккупированной территории (раньше, если и
говорили, то лишь о немассовом содейстии). Но осторожный Солонин
и здесь не расставил точек над i, а только наметил контуры.
Кстати, в связи с моими высказываниями по этой теме было бы не-
верно утверждать, что я тоже люблю грызть евреев: я просто скло-
нен грызть людей. Иногда на зуб попадают евреи, иногда -- рус-
ские, белорусы, немцы, негры и т. п. Возможно, евреи оказываются
на зубе и чаще других: я не подсчитывал. И разве есть что-то
ненормальное и тем более постыдное в том, что среди нескольких
сходных предметов потребления какой-то оказывается предпочтитель-
ным? Полагаю, надо относиться к этому спокойно и снисходительно
-- как я и отношусь.
* * *
Солонин:
"...не говоря уже об абсолютной юридической и моральной непри-
емлемости тезиса о 'коллективной уголовной ответственности' цело-
го народа за преступления, совершённые отдельными лицами..."
Здесь он совершенно не прав. Так можно договриться и до того,
что немцы после Второй Мировой войны зря платили много лет изра-
ильским евреям за "холокост", устроенный хотя и многочисленными,
но всё-таки "отдельными лицами" немецкой национальности. Вообще
говоря, и юридическая, и моральная приемлемость-неприемлемость
зависят от юридической системы и от принятой морали. Какая юрис-
пруденция и какая мораль правильнее -- вопрос сложный. Скорее
всего, правильность этих вещей относительная и зависит от соци-
альных условий.
Далее, попрекать переносом на весь этнос неприязни к конкретным
представителям этноса можно только людей особо культурных и дума-
ющих, но не массу. Масса всегда тяготеет к простым стратегиям и
безразлична к тонкостям. Кстати, еврейская масса -- тоже. Это --
данность, которой не изменить. И индивидуального отношения заслу-
живают только те представители чужого этноса, которые не являются
типовой частью массы. Отношение к массе чужого этноса берётся не
лишь бы откуда и не только из потребности ненавидеть, презирать,
притеснять. Оно -- продукт опыта. Порочным является не враждебное
отношение по признаку национальности само по себе, а отсутствие
настроенности делать исключения из правила, если конкретные инди-
виды того заслуживают.